Необыкновенный паззл. Филипп Андреевич Хорват

Мире. Ей ведь всего шесть годин, и длинные путешествия на расстояния пешком она совсем не выдерживает. И потом, когда я говорил про полчаса, имелось в виду транспортное средство. А твой Горемыка – он шо, разве машина?

      Искандер протирает платочком лысину под приподнятой бейсболкой, вертит головой.

      – Ты животное это не трогай. Оно в моей собственности три года как уже обитает, и работает как часы. Лучше всякой машины ползает по дорогам, между прочим. Но только ведь и кормить его приходится. А что корму с семидесяти пяти гривен? На один ужин, положим, если у Остапа в его кафе-шантане.

      У Миры с Горемыкой впереди свои разговоры. Девочка, придерживая в руке растрёпанную куклу, другой ладошкой треплет единорога за непоседливое ухо.

      – Горемыка-горемычка, а зачем тебе такие большие уши? Единорожка, а кто тебя научил разговаривать? А почему ты так медленно ходишь, надо быстрее, а то под солнышком жарко…

      – Дети – беда. Одни хлопотА, – ответствует на это Горемыка, подёргивая головой.

      – Мама рассказывала, что говорящие животные опасны, потому что замышляют против человеков заговор… Горемычка, ты замышляешь, да?

      – Да, особенно сейчас, – грустно отвечает единорог, перебирая копытами по грязи.

      Так они и шли, шли, шли, пока, наконец, беснующиеся по небу облака, не воссоединились в одну большую, свинцовую, угрожающую дождём тучу, которая в какой-то момент поглотила солнце, отправив в застывшую околоземную духоту порыв яростного ветра. Тут же вдали тихо, урчаще загромыхало, повторился стлавший вокруг кустарники и травы ветродуй.

      – В укрытие пора, Искандер, сейчас ливанёт, – справедливо отметил Шломо, придерживая рукой кипу.

      – Вон укрытие, – кивнул татарин на дальнее, разлапистое и громадное дерево, как-то выделявшееся в степной равнине между своих собратьев.

      Туда путешественники и повернули. Едва спрятались под обширной кроной гигантского вяза, как стали шлёпать по листве первые крупные капли, а гром уже вовсю сотрясал атмосферу над ними. Потемнело, и мимо шмыгнул какой-то хорёк, испуганно шмякнувшийся в высокую траву кустарника.

      Путники между тем расположились плотным лагерем вокруг древесного ствола. Расселись, прилепились спинами к шершавой коре, мягко свалился в траву и единорог. Тут же Искандер раскупорил поношенный свою рюкзачище, а Шломо полез в котомку.

      И пока вокруг яростно хлестала дождевая стихия под свирепый громовый скандал, они обедали. Достали лепёшки, колбасу варёную, яички вкрутую, сыр, помидоры с огурцами и луком, вытащили бутыль вина и принялись за дело. Горемыка жевал припасённую у Остапа пиццу, запивая налитой в мисочку минералкой. А Мира просто хрумкала печенье и конфеты.

      – Искандер, ты чому пьёшь вино? Вам пророк запретил…

      Посмурнел Искандер, отпивая из стаканчика:

      – Ну чего ты пристал, еврей? Я такой вот, я пью. Пускай харам, пускай нарушаю, но что поделать? Я грешен. А кто не грешен?

      Кивает согласно Шломо.

      – А я шо? Я ж не обвиняю,