Управляя пустотой. Размывание западной демократии. Питер Майр

практически неизменным. Действительно, к концу 1980-х годов численность членов партий выросла в абсолютном выражении в Бельгии, Западной Германии, Швеции, Норвегии и Италии и уменьшилась – как в абсолютном, так и в относительном выражении – в Финляндии, Нидерландах, Австрии, Дании и Великобритании. Из-за противоречивости эмпирических данных мы в свое время решили, что слухи о крахе партийной системы несколько преувеличены (Katz, Mair et al., 1992: 332). Этот вывод был подтвержден исследованием партийных предпочтений на индивидуальном уровне, где была обработана большая часть доступных на тот момент социологических данных (Widfeldt, 1995), и данными World Values Survey с начала 1980-х по начало 1990-х. Исследования начала 1990-х годов демонстрировали, что партийность остается на одном и том же уровне или даже устойчиво растет, как в случае Финляндии, Исландии, Нидерландов, Бельгии, Норвегии, Великобритании и Франции. В этих странах практически не наблюдалось доказательств «растущего разочарования в партийной политике» (Norris, 2002: 134, 135). Напротив, данные показывали, что политическая вовлеченность увеличивается.

      Однако в конце 1990-х годов ситуация стала менее оптимистичной. К тому времени данные, получаемые на агрегированном уровне, уже не оставляли разночтений в анализе социологических опросов. Первая реальная проверка новых паттернов партийности описана в работе Майра и ван Бейзена (Mair and van Biezen, 2001). Она основывалась на анализе данных по тринадцати устойчивым европейским демократиям, а также ряду новых демократий. В каждой из устойчивых демократий соотношение партийных членов к электорату в период с начала 1980-х и до конца 1990-х годов в целом заметно снизилось (см. также: Scarrow [in Dalton], 2002: 86–95), то есть ни в одном из этих случаев уровень партийного членства не остался прежним, не говоря уже о том, чтобы вырасти. Агрегированные данные поистине поражают: в 1980 году в среднем 9,8 % избирателей в тринадцати стабильных демократиях состояли в партии, а к концу 1990-х этот показатель снизился до 5,7 %. Если проследить разницу по доступным для десяти устойчивых демократий данным еще глубже, то окажется, что в начале 1960-х во всех десяти странах среднее число членов партии составляло 14 %, а в большинстве – шести из десяти стран – этот показатель был выше 10 %. Другими словами, каждый десятый (или даже более) избиратель был членом политической партии. В конце 1990-х число стран, касательно которых можно было найти достоверные данные по партийному членству, увеличилось до двадцати. В них вошли как некоторые старые демократии, так и новые. Во всех двадцати средний коэффициент членства составлял всего 5 %, немногим более трети от уровня, зафиксированного в начале 1960-х, и из этих двадцати стран только в одной – Австрии – уровень партийного членства превысил 10 %[10]

10

Подобные тенденции проявляются и в развитых демократиях за пределами Европы. В Австралии в 1967 году в партиях состояло 251 000 избирателей, то есть 4,1 % электората. В 1997 году число упало до 231 000, что эквивалентно 1,9 % от возросшего по численности электората – см. подробнее: McAllister, 2002: 389–390. В Канаде наблюдался спад партийного членства с 462 000 в 1987 году до 372 000 в 1994-м, или с 2,6 до 1,9 % электората – см.: Carty, 2002: 355. В Новой Зеландии спад с 272 000 (12,5 %) в 1981 году дошел до 133 000 (4,8 %) в 1999-м – см.: Vowles, 2002: 416–419.