Лучшее, что есть во мне. Татьяна Демьянова

в машину и, обнимая их, прикасаюсь к мокрым щекам. В соседней машине едет связанная троица. Вот она, вечность, вот оно, совершенство.

      Мы познакомились с Иваном, когда ему было семь лет. Иван остался без родителей еще младенцем. Его нежности и ласки хватило бы на нескольких домашних детей. С тех пор я начал приходить к нему в интернат и рассказывать о своей работе. Он заслушивался меня. Я приносил ему деревянные мечи и водяные пистолеты, и иногда забирал на выходные, чтобы отвезти в тир. Пацан рос на моих глазах, и его любовь вылилась в преданность. Сейчас мне сорок два, а ему семнадцать, – пришло время готовить замену.

      Они лежали, отгороженные от мира криками, оружием, потом, мочой и кровью. Их три дня не выпускали из помещения. Террористы сновали между ними, придавливая к земле весом автоматов и видом масок. Им все было чуждо. Когда нам удалось проникнуть в здание, мы побежали по залу, убивая одного захватчика за другим. Один пытался схватить женщину, я ударил его прикладом по зубам. Трое у заднего выхода подняли руки, и я расстрелял их прямо у стены.

      После я выносил на руках детей. Они тяжело дышали. Маленькие обескровленные тела стали совсем легкими. Я нес маленьких ангелочков, наполненных благословением и легкостью.

      Рассказываю Ивану об операции. Он сидит за столом на моей кухне и восхищенно слушает про то, как команда просочилась в помещение, словно вода, во все возможные щели, и не оставила террористам выхода. Иван расспрашивает, как я забирался по крыше и спускался по стене вниз, отталкиваясь ногами. Его мир расцветает и преображается – это видно по глазам. Я показываю ему свою татуировку, и он хочет сделать похожую. Тотчас мы идем к мастеру и воссоздаем химеру на его груди.

      Спускаясь на машине с косогора, я въехал в огромный валун. Машина не подлежит восстановлению, но я отделываюсь несколькими ушибами и переломом. Когда кость выходит наружу, от болевых ощущений теряю голос. Всматриваюсь в открытую рану, как в возможность познать настоящее. Ничто так не возвышает душу, как излом в теле. Мое увлечение ездой по бездорожью впервые натолкнулось на препятствие. В обыденное время нанести себе увечье легче, чем в рабочее.

      Здоровой ногой я выталкиваю смятую дверь и выбираюсь наружу. Вокруг никого нет, до ближайшего населенного пункта девять километров ходу. Сняв ремень и перевязав ногу, медленно ползу в сторону дороги. Рана на лбу кровоточит, и начинает ныть голова. Добравшись до перекрестка, я принимаюсь ждать, когда проедет первая машина. Ожидание длится несколько часов, за которые я дважды успеваю заснуть или потерять сознание. Старичок на покосившемся автомобиле соглашается подвезти меня до ближайшей больницы, с отвращением косится на перевязанную ногу, не может отказать себе в удовольствии лишний раз поморщиться.

      Теперь на несколько недель я прикован к кровати.

      Лежа в постели, вспоминаю Варвару. Последние дни она не выходила на улицу, и я проведывал ее. Мы познакомились, когда мне было шестнадцать и я отдыхал у бабки в деревне. У Варвары была роскошная