Роковое клеймо. Delia Ree

мужа пришелся ровно по животу. Он схватил веревку с ее шеи и стал хлестать, куда только попадала толстая вязка грубой веревки.

      – Сука! Дрянь! Решила легко избавиться от всего?! Не-е-ет! Не выйдет! Ты будешь жить, но каждый день мечтать о смерти, а я всегда буду следить за тобой, чтобы ты не смогла доставить себе такого удовольствия!

      – Отпусти меня к моему сыну, – заплакала Дария хриплым голосом, – не могу я так больше, не могу…

      Амангельды сел на корточки и схватил Дарию за лицо, так чтобы она видела его.

      – Нет, после новости, которую я тебе скажу, ты будешь умирать от тоски, но никогда не получишь то, о чем мечтаешь! Будешь жить и каждый день, медленно съедаемая собственной совестью и горечью! Зная тебя, это будет высшая кара, дрянь!

      Дария схватила его руку насколько хватало сил, сжала ее.

      – Мой мальчик жив, да?! – ее губы задрожали, а глаза умоляюще смотрели на мужа.

      – Запомни одно, – начал Амангельды отдернув свою руку, – твой ублюдок будет жив до тех пор, пока ты будешь прилагать все усилия, чтобы в глазах родни и всего аула, быть самой прилежной женой. Так чтобы никто и никогда не смог даже пикнуть о тебе что-то. Мои дела идут слишком хорошо, чтобы такая гадина, как ты все испортила.

      Да, твой ублюдок жив, но ты никогда не узнаешь где он, уж поверь, я приложил к этому все усилия. Даже не пытайся его искать, иначе одно мое слово и он сдохнет, от какой-нибудь внезапной болезни…

      – А что если я расскажу своим, что ты сделал с моим ребенком, как тогда быть с твоей карьерой?

      Амангельды схватил Дарию за волосы и ткнул лицом в навозную кучу.

      – Тогда ты будешь жить хуже собаки! Будешь мечтать сдохнуть, а твой ублюдок испытает на себе весь ад за свою блудливую мамашу! Выбирай, что тебе дороже насолить мне или жизнь твоего заморыша!?

      Она скорчилась, прижимая колени к груди. Не кричала и не плакала. Зачем?

      Дыхание мужа было сиплым. Оплыл он в последние годы от хорошей жизни. Грубые слова глохли от резких движений, от чего казались смешными странными и совсем не страшными, но голос мужа, который Дария возненавидела за эти годы, въедался в голову, как резкая и внезапная боль.

      – Будешь, подыхать медленно и каждый день, но делать все, что я тебе скажу!

      Еще один пинок по спине Дарии и Амангельды выдохся, развернулся к выходу и вышел из сарая. Слышно было, как его шаги удалялись, хлопнула входная дверь в дом. Только сейчас Дария услышала, как мычат коровы. Она зажала уши и зажмурила глаза. В грудях появилась распирающая боль, снова налились молоком. Вмиг рубашка и кофта пропитались и стали мокрыми. Она застонала, но заставила себя подняться. Вытерла платком лицо от навоза, потом руки.

      На улице уже рассеялся туман, только чувствовалось в воздухе сырость. Вымыв руки, в умывальнике, Дария подоила кроров и занесла ведро домой. Затопленная ею до этого печь, хорошо разгорелась. Дома было тепло. Она скинула грязные вещи, вымыла хорошенько руки и лицо, а потом поставила ведро с водой на печь.

      Дария