Побег с Колымы. История реального побега из ГУЛАГа. Алексей Алексеевич Ратушный

после окончания юридического факультета МГУ – в качестве стажера Магаданской городской прокуратуры. Я ненадолго задержался тогда в этом учреждении, уже в январе 61-го меня сманил «Магаданский комсомолец», но и после ухода из прокуратуры сохранились какие-то товарищеские связи, более того – один из недавних коллег, прокурор следственного отдела областной прокуратуры Борис Комиссаров (тоже, кстати, выпускник юрфака МГХ окончивший его несколькими годами раньше) приютил меня, тогда совершенно бездомного, в своей комнате в коммунальной квартире. А потому, уже не работая в прокуратуре, я продолжал туда иногда захаживать по какой-нибудь нехитрой бытовой нужде или просто общения для. И вот теперь, через 35 лет, я вспомнил, что зайдя туда как-то раз (за ключом от комнаты), я увидел на столе у Б. Комиссарова пухлые тома старых уголовных дел, то есть, вероятно, такие тома присутствовали в его кабинете постоянно, но на этот раз они чем-то привлекли мое внимание.

      Не думаю, что это произошло потому, что хозяин кабинета сказал мне что-то вроде «посмотри вот…» или «а знаешь…» Скорее, том был открыт на определенном месте или я, листанув его мимоходом, на это место наткнулся – не помню, но как-то так получилось, что я увидел фотографии: тела людей в ватниках, рассеченные поперек, как разрезанные, автоматными очередями.

      Помню, что на мои расспросы о том, что произошло, Борис отвечал весьма сдержанно: «Бежали, их догнали, а потом, видимо, расстреливали в упор…», но разрешил, снизошел до моей просьбы переписать имевшийся там же, в деле, маленький дневничок одного из участников побега.

      Естественно, что хозяин кабинета попросил меня нигде не распространяться об этой истории и дневник никому не показывать – документы секретные. Мне нетрудно было выполнить эту просьбу, тем более что ни о каком использовании полученных таким вот частным образом сведений в ту пору не могло быть и речи. Едва ли я сумел бы тогда объяснить, почему я так хочу этот дневник переписать.

      И вот теперь нужно было найти ту записную книжку – а вы можете представить, сколько их накопилось за 35 лет!..

      Но книжка нашлась. Запись начиналась так…»

      Ну вот!

      Теперь у нас перед глазами практически всё, что нужно, чтобы задавать свои простые человеческие вопросы.

      И вот вам вопрос первый:

      Почему я никак не могу получить возможность почитать личное дело моего родного отца и личное дело моей родной матери?

      Только не подумайте, что я не запрашивал.

      Запрашивал!

      И ещё как запрашивал!

      Но написать: «И тут машина колымских судеб – тот самый неправдоподобно громадный барабан – буднично звякнув: „Пришло ваше дело!“ – выдала первый ответ на мой вопрос» я не могу!!!

      Могу написать, что машины колымских судеб меня куда только не посылали!

      А вот «пришло ваше дело» – ни разу не ответили!!!

      Фантастика!

      Три года ушло на то, чтобы увидеть одним глазком фотокопию моей – моей!!! – записи