Золотой ключ, или Похождения Буратины. Михаил Харитонов

такой хавчик казался голодному бамбуку вполне приемлемой добавкой к рациону – оказалась неосуществимой: существо было покрыто чем-то вроде переразвитых перьев, совершенно несъедобных даже на вид.

      Зато жёлтая фигня оказалась разговорчивой, чтобы не сказать болтливой, а изнывавший от скуки Буратина был благодарным и внимательным слушателем.

      – Я цыпль, – представилась тварюка и тут же пустилась в объяснения, что цыпли – это новомодная и чрезвычайно перспективная модификация базовой основы куриных, прошитая генами дебря и заполированная страусом и лемуром. Цыпли были недавно запущены в серию лабораторией перспективных исследований. Как и все изделия ЛПИ, цыпль с рождения имел статус эволюционирующего и ни дня не прожил в вольере.

      Работала с его тельцем и умишком кураторша из отдела стратегических исследований: существо называло её мамой. Об этой самой маме цыпль был готов говорить бесконечно и в исключительно восторженном тоне. Трезвомыслящий Буратина только хмыкал. Впрочем, скепсиса у него поубавилось, когда он узнал, что мама – лиса: ему вдруг вспомнился чей-то рассказ, что у лис и в самом деле встречается генетически обусловленная любовь к птичьим. Вполне вероятно, что мама и её питомец и впрямь жили душа в душу.

      Потом разговор перекинулся на темы образования. Тут Буратина навострил уши: малолетний цыпль оказался неожиданно хорошо подкован по этой части.

      Зашла речь и про Аусбухенцентрум.

      – Мама, – рассказывал цыпль, тщетно пытаясь вырвать своим слабеньким клювиком длинное перо, выросшее почему-то на ноге, – тоже хотела меня отдать в Центр. Там выше стандарты образования. Но я решил, что не выдержу. Там бьют, – доверительно сообщил он. – И пытают.

      – Кто бьёт, кто пытает? – поинтересовался бамбук. Он не очень-то боялся побоев, однако хотел знать подробности.

      – Все, – вздохнул цыпль. – Такие уж у них традиции.

      Буратина захотел подробностей и получил их: жёлтая фигня выдала на-гора кучу разнообразных сведений.

      Судя по рассказу цыпля, Аусбухенцентрум был любопытным образчиком эволюции учреждений. Колледж вырос на месте армейского хосписа военных времён – само его название на одном из древних человеческих языков означало «Центр списания». Туда свозили необратимо повреждённые изделия, уже не способные воевать, и притом не могущие умереть без посторонней помощи. Сначала это были киборги и кибриды, попавшие под электромагнитные удары, потом – зазомбированные, нейроповреждённые, прошедшие пытки и прочий отработанный шлак.

      Большая часть этого живого мусора именно что списывалась – то есть, попросту говоря, шла на препараты. Однако по ходу войны кое-какие повреждения, ранее считавшиеся безнадёжными, научились лечить, и при «центре списания» открыли что-то вроде реабилитационного блока. Поскольку после электромагнитных ударов, вирусных нейроатак и тому подобных сюрпризов содержимое мозга обычно стиралось напрочь или превращалось в кашу,