Кланькины истории. Катерина Логинова

объемной сумкой. А Тося вообще ограничилась маленьким пакетиком, большую часть которого занимали паспортозаменители. Еще там уместилась зубная щетка, купальник, линзы, футболка, шорты и длинное черное платье. Но платье было с ней недолго, Тося довольно быстро ухитрилась его кому-то подарить…

      – А это что?

      В руках Марфуня судорожно сжимала свернутый ватман.

      – Ничего. Мой портрет.

      Выяснилось, что Марфуня тронула за душу пожилого художника, и пять часов он ее самозабвенно рисовал. Результат Марфуня тщательно скрывала, потому что портрет, как позже выяснилось, больше походил на автопортрет.

      – Вам нравится?

      – Ну… Ну…

      – Кланька, честно скажи! Честно!

      – Ну, если честно… Нет.

      – Нет? Шутишь что ли? Скажи честно!

      – Если честно, то нет.

      – Ну, честно!!! Хватит прикалываться! – взревела Марфуня.

      – Нет!

      – Вообще с человеком разговаривать невозможно. Ты когда-нибудь можешь не шутить?!

      На следующий день они обнаружили под окнами попа и гроб. Поп, естественно, пел. И все это выглядело как-то жутко. Оставаться в Алуште было опасно. Акакий предпринял вылазку. На горное озеро. На рыбалку.

      Рыбалка

      Вокруг Акакия сплотился небольшой коллектив: одна Тося, одна Марфуня, одна Кланька, две Маньки, три Сеньки и один Митрофан. Сеньки были серьезные и неразговорчивые. Скромные стареющие Маньки опасались, как бы Сеньки не переметнулись к непонятно откуда взявшимся конкуренткам. Митрофан был пьян.

      Выходили огородами. Тося захватила хозяйское покрывало, а Кланька – свое единственное полотенце. Одно на троих. На случай купания. Остальные тащили на себе палатки, сети, надувную лодку. Единственное, чего не взяли, так это еды – надеялись на богатый улов.

      Шли несколько часов. Мимо зеленеющих садов и недоверчивых сторожей. К озеру прибыли в сумерках. При ближайшем рассмотрении оно оказалось совсем не горным и абсолютно не чистым. При мысли, что лодку спустят на воду, возникало легкое чувство брезгливости, перерастающее в протест. Обещанная сочная трава была вытоптана. Какая ж грязь! Спасибо, хозяйское одеяло пригодилось!

      Расположились, развели костер, поставили сети, оглушили веслом случайную змею. Если бы она в судорогах выбросилась на берег, ее бы съели. Голод притупляли разговорами. Про оборотней, вампиров и вурдалаков.

      – Ну, на охоту он любил ходить. И собака у него, значит, была. И вот как-то идут они на кабана. Ружье, все дела. Луна светит. Трава высокая. И вдруг собака хвост начла поджимать и выть. А потом бочком, бочком и убежала. Он не понял, дальше идет. И вдруг из осоки… Такое… Он перепугался. Бросился бежать. Назад стреляет. Прибежал. А собака уже в будке. И неделю не вылезала, – проникновенно вещал Митрофан, для убедительности подергивая то одним, то другим глазом.

      – Я тоже расскажу…

      Темень парализовывала. Лягушки то истошно квакали, то неожиданно замолкали. На небе периодически появлялись какие-то непонятные огоньки. Было жутко. Тогда Тося решила разрядить обстановку.

      – А