Во фронтовой «культбригаде». Юрий Любимов

Он ходил на этюды всегда: осенью, когда листья падают, или весной, когда цветут сады, выбирал красивые пейзажи и всегда обращал внимание мое:

      – Смотри, какой красивый свет!

      Я, например, считаю, что поэтому у меня такая любовь самому ставить свет в театре – я всегда делаю сам свет, во всех своих спектаклях, то, что не принято на Западе, – наверно, это где-то заложилось уже давно, в детстве.

      Это был замечательный, добрый человек очень, трудолюбивый. У него все тетради школьные получали премии. Гербарии он собирал. У него был замечательный почерк. Ну, он просто имел дар. И я ему обязан многим. Так сложилась жизнь, что потом он ведал полиграфической промышленностью, много выпустил детских книг прекрасных. Сперва он работал на полиграфической фабрике директором, потом стал многими фабриками руководить, потом Косыгин назначил его ведать полиграфической и детской промышленностью игрушек, был почти что на правах министра, больше чем начальник главка.

      Он был беззаветный работник, на таких Россия держится. Недаром Демичев сказал:

      – Какой у вас брат замечательный! В кого вы такой злой?!

      – Это только для того, чтобы оттенить вашу доброту, Петр Нилович!

      Видите, даже сам Петр Нилович отметил брата, как и я. Значит, были же у нас общие точки! А тут никак мы не могли найти точки, что касается взгляда на искусство.

      Косыгин отправил брата со ста тридцатью рублями на пенсию и отнял больницу. И я ему написал письмо:

      «У брата моего никого нет, он у меня один. И я к Вам обращаюсь, уважаемый председатель Совета министров. Он ишачил на Советскую власть на износ всю жизнь, как лошадь. Благодаря таким и стоит ваша власть. Больницу хоть верните, прошу вас». И передал, конечно, через людей, которые могли положить ему на стол. И вот председатель Совета министров с барского плеча написал: «Вернуть больницу». И прибавил брату десять рублей.

* * *

      Я ходил в школу в Кропоткинском переулке, где финское посольство. Из Земледельческого переулка я бегал в школу пешком. По Долгому переулку на кольцо «Б», тогда там бульвары были замечательные, ходила «Букашка». А Долгий переулок соединяет Плющиху с Зубовской площадью. Я еще помню, когда ходил фонарщик и зажигал фонари газовые.

      Рядом со школой церковь была, которую закрыли. И помню, первое мое упрямство проявилось, когда учительница сказала:

      – Дети, давайте проголосуем, что они мешают нам учиться.

      Ходили в эту церковь пожилые люди, на Пасху красиво, на праздники церковные. А моя парта была у окна, и часто я с большим интересом смотрел, как идут в церковь, так как дед водил меня в церковь, я даже мальчиком прислуживал.

      Это в нулевом классе было. Учительница потребовала, чтобы мы проголосовали за закрытие церкви – дети.

      И я не поднял руки, чтобы закрыть церковь.

      – А ты, мальчик, почему?

      – А зачем? Мне они не мешают.

      – Тебя родители научили?

      – Нет, никто меня не учил. Это я сам, не хочу.

      – Но