Граница. Павел Владимирович Толстов

нестерпимо яркого солнца, я пытался освоить технику перехода через границу и проникновения в свои прошлые памяти. Об этой технике мне как-то, будучи одурманенным, рассказал Хроматый. Жаль, но почему-то его техника мне не помогала абсолютно. Я не знаю, почему. Я даже пробовал одурманивать свое сознание той же травой, что и Хроматый (я проследил тайком, где он ее берет), но безрезультатно.

      Точнее, результат был, но не тот, которого хотелось: меня просто рвало дальше, чем я видел да три дня после этого ощущалась слабость во всем организме…

      Наверное, трава – это не мое.

      Или это не моя трава.

      Или что-то еще.

      Но я не унывал.

      Я пытался придумать свои собственные техники пересечения границы и проникновения в прошлое.

      Например, я заставлял мозг представить свою собственную жизнь в виде стопки файлов, где верхний файл – это, грубо говоря, день сегодняшний, а каждый из файлов, расположенных снизу – это автосохраненные копии прошлых состояний. Оставалось только двигаться вниз по копиям, чтобы вспомнить все. Вплоть до самой первой копии, с которой, надо полагать, и начинается существование моей души.

      Обидно, но эта, казалось бы, действенная техника мне не помогла. То есть, помогла, но неглубоко. Отмотать файлы получилось приблизительно до весны – там оказалось первое, что я помню. Когда я, еще мелкий, сделал пару своих первых шагов, а потом ноги мои переплелись, и я рухнул фейсом в грунт.

      Родители тогда смеялись, да, но это не было обидно. Я учился ходить.

      Другая техника, которую я придумал, заключалась в следующем. Моя жизнь – это здоровая библиотека, полки которой забиты книгами. Каждая книга – это какой-нибудь отдельный эпизод моей жизни. В каждой уважающей себя библиотеке есть картотека, содержащая сведения обо всех книгах, которые там есть. Да еще и с привязкой ко времени поступления на учет. Вот эту особенность учета и захотелось мне использовать: я начинал с прочтения книги, которая описывала день сегодняшний, затем по картотеке выбирал книжку, поступившую чуть раньше, читал ее, и так далее, вглубь.

      Глубина глубины, правда, оказалась неглубокой.

      В этом оказались повинны, если не ошибаюсь, крысы, которые сгрызли старые карточки, и плесень, которая довершила дело, начатое крысами. Я не смог прочитать старых книг, да что там говорить, большую часть из них я даже и не увидел. С уничтоженной системой учета их невозможно было отыскать на полках – а наугад найти то, что нужно, не получилось.

      Впрочем, ковыряние в книжных полках позволило освежить многие, местами даже потешные сцены из своей жизни. Как, например, вот такую: однажды, шатаясь под ливнем по лесу, я вышел на железную дорогу.

      Я очень люблю железные дороги и все, что с ними связано: рельсы, шпалы, семафоры, стрелки, тепловозы…

      И вот, вышел, стою. Всюду разносится аромат шпал. Хорошо так сделалось на душе, что я даже провалился в небытие, практически задремав стоя. И вдруг резво так из-за поворота вылетает маневровый тепловоз, машинист замечает меня на рельсах, врубает головной прожектор и жмет на гудок. Меня, естественно, в момент выбрасывает из нирваны. С перепуга (попробуй не испугайся, когда на тебя летит много тонн металла), едва не обделавшись, я пулей сиганул по каменной насыпи вниз, в спасительный лес. Там, в безопасности, я через плечо взглянул на пролетающий мимо тепловоз: машинист орал песни, высунувшись из окна и размахивая бутылкой водки. Черт, елки-палки. Ладно хоть просигналил, а то не миновать бы мне преждевременной кончины…

      В общем, я изрядно поднаторел в деле придумывания мысленных техник. И пусть они не обеспечивали мне достижения нужного результата, но я с удовольствием складировал их в свою умственную копилку. Там были, например, такие экземпляры:

      1. Лента Морзе. Проблема этой техники была чем-то сходна с проблемой библиотеки. По мере отматывания ленты назад код Морзе становился нечитаем. Местами куски ленты отсутствовали – «спасибо» крысам.

      2. Спиральная лестница. По мере спуска то перила исчезали, то ступеньки были сгнившие и норовили рассыпаться под ногами в труху, то они вовсе отсутствовали, а перепрыгнуть зияющие провалы я не мог. Не умею прыгать так далеко.

      3. Батискаф. С океанической поверхности, символизирующей настоящее, я пытался погрузиться на дно, в прошлое, но было просто страшно: батискаф начинал трещать от возрастающего давления толщи воды, замкнутость пространства угнетала, и меня выбрасывало наверх, словно поплавок.