Павлик. Олег Иванович Чапаев

нет этого ничего! У тетки право одно – любимой быть, самой любить мужа, детей своих! А биться за право на равных с мужиком горбатиться, – он перевел дух и жадно припал к остывшему чаю, – только совсем полоумные и могут, если вам мое мнение интересно. Вон Танюша у вас в приемной… Молодая, красивая.. Ей что, рабочий день длиною в восемь часов для счастья женского необходим? Да нет, естественно! Руки мужские заботливые, дом – полная чаша, пляж солнечный, куда из Москвы промозглой зимней сорваться можно, да бэбики кучерявые, чтобы им глаза на мир этот чудесный открывать! Вот Ницше поэтому и сказал так, как сказал: «Мужчина создан для битв. Женщина – для отдохновения воина. Все остальное – глупость!» Ницше, может быть, под старость лет со своей философией умом-то и повредился, как некоторые считают, но тут он все в точку подметил. Против природы идти – голову сломить в среднесрочной перспективе.

      – Однако! Как вас за живое-то задевает!

      – Так я ж не в безвоздушном пространстве живу, – Павлик развел руками и криво усмехнулся. – Да ладно – тетки еще, с них, в силу известных причин, и взятки гладки! А эти, в меньшинстве которые еще пока, с ними-то все гораздо печальнее и беспокойнее получается! Они же вслед за тетками начинают за права свои бороться! – он закатил глаза, видимо, пытаясь передать собеседнику крайнюю степень своего негодования и гневно потряс головой. – Это же вообще полный трындец, прости меня господи, если к этому серьезно относиться начать! У них-то какие права, извиняюсь, нарушены? Содомусом взаимным им заниматься, что ли, кто-то запрещает или с гневным осуждением во время процесса со свечкой стоит? Да нет вроде… Сейчас же размягчение нравов всеобщее, хочешь – хоть в ухо, хоть в глаз, хоть куда ради страсти своей присовывай, никто уж и не удивится и слова худого не скажет. Я же вам недаром до этого про права и обязанности сказал, что про первые все вроде как помнят, а вторых, считай, ни у кого уже и в помине нет! Но им-то мало прав своих, в которые не лезет никто, они же со своим, извиняюсь, свиным рылом в мой калашный ряд лезут! – Павлик залпом махнул остатки коньяка, отер разгоряченный лоб. – Им же содомию свою напоказ выставить нужно, в нос ею ткнуть, чтобы видели все и восторгались! Смотрите, дескать, как я могу! А я вот ни фига не хочу на это непотребство смотреть, да и слышать про него ничего тоже не хочу! – он мрачно покивал, с сожалением глядя на пустой бокал, и прицокнул языком. – Мое право – непотребства этого не видеть – оно кого тут интересует? За него почему никто бороться не спешит? Ладно, дали вам права ковырять друг друга как хотите, так ведь и обязанности еще должны быть! Втихаря, например, дело свое делать, умы посторонние не смущая и психику хрупкую да неподготовленную не коверкая, так нет же! Я вот что-то ни одной демонстрации не припомню, – Павлик издал саркастический смешок, – которая бы за обязанности геев боролась. За права – пожалуйста, а за обязанности – никто и слова не скажет. Справедливо это разве, если пристально и внимательно