Солнце мертвых. Алексей Атеев

бряканье костей друг о друга. Внезапно Валентине Сергеевне показалось, что на лице пренеприятнейшего существа как бы лопнула кожа. Она присмотрелась: действительно, прямо на левой скуле болтался лоскут кожи, а из-под него виднелась желтоватая кость черепа. В ужасе Валентина Сергеевна выпустила свою жертву и бросилась бежать.

      Последнее, что она услышала, были слова, произнесенные размеренно и четко: «Осталось двенадцать дней».

      Она мчалась, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего. Очнулась только дома. Все плыло и вертелось перед глазами: деревья в парке, жуткое существо, какие-то цветные полосы… Калейдоскоп кошмаров крутился в ее воспаленном воображении.

      Внезапно навалился сон. Тяжелый, без сновидений, как будто провалилась она в черный бездонный колодец.

      Она проснулась. Вечерело. За окном чирикала какая-то птичья мелочь. Слышны были звуки духового оркестра, где-то плакал ребенок. На душе было легко и спокойно. Она вспомнила о случившемся и засмеялась. Какая же все это ерунда! Духи, призраки… Да быть этого не может. Кругом обычная, нормальная жизнь. Все так же действуют законы диалектики. Материализм прет со всех сторон… Вот как младенец заливается…

      Петухова вспомнила, что нужно идти в архив к Забалуеву. А стоит ли? Не проще ли поужинать, напиться чаю, пойти погулять. А завтра на работу. Хватит отдыхать. Работа, она – лучшее лекарство.

      Нет. Сходить в архив все же надо. Ведь всю эту кутерьму сама затеяла. И она стала поспешно одеваться.

      В старом особняке ее уже ждали. Большой стол в кабинете Забалуева был завален многочисленными газетными подшивками, старинного вида изданиями, какими-то рукописями. Тут же на краю стоял расписанный яркими цветами поднос, на котором громоздился причудливый самовар, тарелка со свежими баранками, масленка, сахарница.

      – Чайку не желаете ли? – предложил любезный Петр Петрович.

      Петухова огляделась.

      В углу сидел человек, которого она в первый момент не узнала, а узнав, нисколько не обрадовалась.

      Это был известный всему городу Дмитрий Воробьев, или попросту Митька Воробей – как непочтительно называла его некоторая часть населения. А известен он был своими неутолимыми краеведческими изысканиями, а еще больше бесцеремонностью, нахрапистостью и даже наглостью, с какой производил эти изыскания. Однажды Воробьев ворвался на заседание городского исполкома, находившегося в старинном доме постройки восемнадцатого века, и, ничуть не смущаясь ответственных товарищей, стал разглядывать украшения камина, находившегося в зале заседаний.

      Мало того, он вытащил откуда-то древний фотоаппарат и начал фотографировать эти самые украшения. Разразился скандал. Потрясенный такой наглостью председатель исполкома топал на Митю ногами, кричал, брызгая слюной во все стороны: «Вон! Вон!»

      Нимало не смущаясь, тот собрал свои фотопринадлежности и удалился.

      Выходка эта имела для Воробьева печальные последствия. Его с треском выгнали из городского музея, где Митя некоторое время работал.

      Валентина