Толстовский дом. Елена Колина

вызови его в школу.

      Тетя Фира сказала маме и папе: оба вы сумасшедшие букашки, кто я для него, тоже букашка.

      Дядя Илюша сказал: я вам говорил.

      И посадил меня на колени, и покачивал как маленькую, а остальные стояли рядом и смотрели на меня с трагическими лицами, как будто я сейчас умру прямо у них на глазах на коленях у дяди Илюши от того, что меня назвали жидовкой.

      И тут, посреди всеобщего горя, пришли Алена с Аришей и этой гадиной Ниной. Мне стало ужасно неловко, что это такой торжествиный приход, чтобы Нина встала на стул и попросила прощения. Поэтому я быстро сказала «девчонки, давайте пить чай».

      Но Алена не согласилась. Она сказала:

      – Я как председатель совета отряда нашего класса прошу у тебя прощения за нее… за мою сестру. Она все поняла, поняла, что оскорбила не только Таню, а моего отца, первого секретаря Петроградского райкома партии, и всех, всю нашу страну… – отчеканила Алена.

      – Да? Всю страну? – удивился дядя Илюша.

      Алена не поняла, что он иронично переспросил, а тетя Фира поняла и дернула его за рукав.

      – Да. Всю нашу страну. У нас интернационализм, – убежденно ответила Алена. – У нас вообще нельзя говорить про национальность. В нашей стране все равны.

      – Извинения приняты – сказала я и быстро добавила «давайте пить чай».

      А дядя Илюша вдруг быстро сказал.

      – Девочки, идите домой. Тане нужно заниматься.

      Я просто онемела! Он при гостях никогда даже не смотрит на часы, потому что хочет, чтобы гости никогда не уходили.

      По-моему, это Аленино «у нас в стране все равны» произвело на него такой эффект, не меньший эффект, чем на меня эта омерзительная «жидовка», а даже больший.

      Девочки ушли.

      Папа сказал, что Нина не виновата, она не антисемитка, а просто человек из другой среды.

      Папа также сказал, что Алена с Аришей от меня дальше, чем Нина, что нам не надо дружить, что мы чужие. Нет, не чужие, а чуждые.

      Вот и неправда, они мои лучшие подруги. А гадину Нину я ненавижу! О, как я ее ненавижу! Разве человеку из другой среды можно говорить мне «жидовка»?!

      Опять я хочу плакать. Не каждый день случается первый бал. Не каждую девушку на первом балу поливают водкой как бешеную собаку.

      Мама послала меня заниматься. Сказала – у тебя этюд на двойные ноты. Я не могла поверить, что она заставляет меня заниматься в такой день в таком состоянии. Но она сказала, что неподходящих для занятий дней не бывает, и заниматься нужно в любом состоянии.

      А скрипка-то осталась у Виталика за вешалкой!

      Я думала, хоть в чем-то мне повезло, но это был весь целиком ужасный день – пришел Лева и принес скрипку.

      Я играла гамму до мажор, мама сидела с напряженным лицом. Потом скомандовала – теперь давай этюды. Сначала третий… теперь пятый…

      – Почему у тебя руки дрожат – спросила мама.

      Мама крикнула.

      – Руки дрожат! Успокойся и играй!

      Потом я играла этюд в двойных нотах. Двойные ноты очень трудные, я играю двойные