Инферно. Роман-пасквиль. Станислав Шуляк

сказал Сумароков.

      – Вы ведь писатель, кажется. Я только забыл вашу фамилию.

      – Сумароков, – приосанившись, говорил Павел Васильевич. Была вдруг минута успеха, была минута справедливости, минута торжества; так редко в жизни случаются подобные минуты!

      – Ах да. Павел Васильевич, кажется.

      – Точно так, – подтвердил Сумароков.

      – А я, – сказал господин в чёрном костюме, – Нежноп Иван Иванович. Бухгалтер. Профессия моя – бухгалтер. Очень ответственная, знаете ли, по нынешним временам профессия.

      – Очень приятно, – кисло сказал Сумароков. Что уж они так все слетелись на него? Русский человек не пьёт водку один, это нормально; но разве уж у него не осталось и права выбора компании для себя? Разве он должен теперь пить водку, когда на него так глазеют все эти… как на витрину какую-нибудь. А он не витрина, он – писатель земли русской.

      – А вы? – сказала девушка из-за соседнего столика.

      – Что ещё? – спросил пришелец.

      – Стометровка, – объяснила девушка. – Может, вы согласились бы?

      – На что согласился? – сухо спросил ещё тот.

      – Пробежать её вместе со мной.

      – Прекратите вы! – сказал господин в чёрном костюме. – Если вы больны, так лечитесь или сидите дома. Именно так: лечитесь или сидите дома!

      – Что?! – вспыхнула девушка, вскочив из-за столика. Она схватила с вешалки ветровку и гневно выбежала из забегаловки.

      – Ну зачем же так?! – вступился вдруг Сумароков.

      – Простите, – сказал Иван Иванович. – Я не знал, что это ваша девушка.

      – Вовсе не моя.

      – Тем более, что она сумасшедшая. Её здесь все знают. Её так и называют: девушка со стометровками.

      – Вот как! – буркнул недовольный Сумароков, не знавший теперь, что ещё говорить.

      – Но я, Павел Васильевич, человек деликатный и вряд ли позволил себе побеспокоить вас, если бы не крайняя необходимость.

      Сумароков с беспокойством смотрел на Ивана Ивановича: сейчас ещё начнёт на судьбу жаловаться, станет требовать участия, да ещё, чего доброго, и денег попросит. Отчего-то все думают, что писатели богатые. Ни черта писатели не богатые, сейчас не те времена!

      – Павел Васильевич, – сказал вдруг Нежноп, сказал другим тоном, который обозначал что-то более прежнего важное и существенное, – не могли бы вы мне помочь повесить племянника?!

      – Что? – вздрогнув, сказал Сумароков.

      – Да-да, – подтвердил господин в чёрном костюме. – Вы правильно поняли меня. Я прошу вас помочь мне повесить племянника.

      – Чьего племянника?

      – Моего, разумеется. Не вашего же! У вас, может, и нет племянника, ну а если бы даже и был, какое бы я имел право предлагать вам его повесить? – сказал ещё сей странный человек.

      – А почему вы хотите его повесить? – спросил Сумароков. – Своего, так сказать, племянника.

      – Не «так сказать», а самого что ни на есть племянника. Уверяю