За гранью безумия. Борис Левандовский

растущую посреди заднего двора.

      – Отдыхаешь? – спросил дед Захар.

      – Жду гостей, – ответил Гордей, не повернув головы. – Скоро уж.

      – Что за гости?

      – Те же, кто к Тоньке приходил в последнюю ночь.

      Дед Захар хмыкнул, тронул Гордеево плечо:

      – Ты это оставь, сынок. Такие мысли до добра не доводят, а тебе детей подымать надо. Соберись.

      – Я их выбросил, – сказал Гордей.

      – Кого? – старик аж вздрогнул, решив было, что речь идет о детях.

      – Камни. В сортир их, в помойную яму! А толку? Толку-то?! Ничего не поправить.

      Дед Захар вздохнул, потряс плешивой головой. Похоже, болезнь и смерть жены серьезно искалечили его соседа. Сложно будет ему выкарабкиваться. Без помощи не обойтись.

      – Ты попусту не переживай. Задумайся о делах наших насущных. Скоро река вскроется, забот станет невпроворот.

      – Только об этом и думаю, – сказал Гордей, по-прежнему глядя на яблоню. – Что река вскроется. Все правильно. Река вскроется, и они явятся за мной.

      Так и отчалил дед Захар ни с чем.

      А неделю спустя, в выходной, Федор, едва выскочив на улицу, вернулся в избу со сверкающими глазами и улыбкой во все лицо.

      – Тятька! – завопил он. – Ледоход! Пойдем, пойдем смотреть ледоход!

      – Ну, пойдем, – Гордей позволил сыну взять его за руку, вывести из уютного сумрака на свежий воздух. Солнечный свет больно резанул по глазам. В толпе баб, детишек и смущенно ухмыляющихся мужиков они миновали околицу, прошли сквозь березовую рощу и спустились к берегу, вдоль которого с треском и шумом мчался влекомый течением лед.

      – Ух, грохочут! – восторженно завопил Федор.

      Льдины скрежетали и выли, сталкивались, наползая друг на друга, вставая на дыбы. Это было жуткое, завораживающее зрелище: река тащила огромные глыбы, играла ими с необычайной легкостью, словно берестяными корабликами, раскалывала пополам, вышвыривала ненужные обломки на берег – но тем недолго суждено было оставаться на суше.

      – Гляньте, как поднялась, – сказал кто-то. – Считай, на цельную сажень уже.

      – Да ну, – не согласились в толпе. – Откуда сажень-то?

      – А вот приглядись-ка!

      Гордей как завороженный наблюдал за проносящимися мимо льдинами. На некоторых можно было различить аккуратные проруби – вроде той, в которую скинул он Мишку Герасимова полтора месяца назад. Что бы ни случилось здесь в ту ночь, сейчас все следы этого были уже далеко, мчались к морю. Только сам Мишка остался. Где-то в глубине, куда не дотянуться солнечным лучам, терпеливо ждал, когда вода прибьет его к Гордееву порогу. Что толку скрывать улики, если от самого преступления не сбежать никогда?

      – Тять! Я к пацанам! – звонко крикнул Федор, вскоре утомившийся буйством стихии. – Пока!

      – А? Да-да… Валяй, сынок.

      Гордей поспешил домой. На свету среди людей ему быстро становилось неуютно. Он-то, дурак, надеялся, что, избавившись от Тони, избавится и от камня на шее,