Туманы Атоллы. Остров белокрылых кораблей. Морвейн Ветер

поговаривали, что там, ещё дальше, лежит гавань самой Девы Бурь, и сыплются с неба пшеница и специи, а реки до краёв переполняет добрый эль.

      Ни Эриан, ни кто-либо ещё из её братьев и сестёр не знали толком, почему сохраняется это название – Гавань Белых кораблей – за землёй, с воздушной пристани которой уже много веков не отправлялось ни одного крылатого корабля. С тех пор, как светлая магия покинула Островную Империю, и в такие дни, когда из дома было носу не высунуть, Эриан невольно задумывалась о том, как отличается их жизнь от той, о которой рассказывают учителя в своих легендах о Сорока Островах.

      Сама Эриан никогда не покидала тех трёх, что принадлежали её отцу. Да ещё видела издалека неясные контуры малюсенького Брен-Орат, укрытого призрачным куполом тёмной магии ото всех, кто желал посетить его.

      Иногда, когда погода была ясной, по извилистой тропинке она взбиралась на утёс, возвышавшийся над беснующимися волнами Извечного океана, чтобы оттуда долго-долго смотреть вдаль.

      Полетта говорила, что увидеть остров нельзя. Что могущественная магия не только заставляет корабли огибать его, но и защищает эти ставшие безжизненными камни от взглядов не посвящённых. Но Эриан видела его, она была полностью уверена, что это именно он, а не Фата Моргана, что играет с её зрением, преломляя повисший над горизонтом туман.

      Оттуда, с утёса, твердыня рода Ригель, колючими башнями пронзавшая синее прозрачное небо Брен-Хайде, казалась костями земли, вырывавшимися из тела острова, ощерившимися клыками, чтобы сдержать любого, кто посмеет приблизиться к стенам, стоявшим уже две сотни лет. Стены такие толстые, что внутрь каждой можно было бы спрятать телегу, не будь они заполнены песком, окружали сердце острова со всех сторон.

      С тех пор как началась война с магами и до сих пор, когда почти что уже не осталось очевидцев той старой войны, все они так и жили – оскалив зубы друг против друга, делая всё, что не допустить в свои дома и сердца чужака. И сколько бы магистры ни пытались примирить между собой семьи светлых и тёмных, вражда, казалось, ни на гран не стала меньше. Каждый новый закон, который вводил Артарий, лишь обострял и без того накалившиеся отношения между представителями двух сторон. И если в первые годы после войны маги ещё были разрознены, а светлые, казалось, ненавидели друг друга не меньше, чем их, то с течением лет они лишь сплотились друг против друга, утвердившись в мысли, что свет или тьма рождаются не в сердце, а текут в крови.

      «Свет и тьма, – думала Эриан, поднимаясь и осторожно переступая босыми ступнями по меховым шкурам, устилавшим пол, – что это такое и в чём разница, кроме, разве что, того, что тёмные умеют призывать к жизни древние силы, заставляют полыхать огонь и проливаться дождь, а светлые… светлые не умеют ничего. Лишь говорят о великой миссии, возложенной богами на них, да отталкивают от себя всякого, кто хочет им помочь».

      Эриан наклонила голову, вглядываясь в стайку ворон, переругивавшихся на покатом зубце крепостной стены. Двое чёрных щипали перья у третьей, вороны-альбиноса. «Всё как у нас, – думала