Грань безумия. Олег Дивов

и хлопнул себя по коленям.

      – Крой, фашист! – воскликнул он. – Верю в тебя, веди. Главное, чтобы мы тут в тайге не сдохли, а уж там разберемся, кто пахан и кто говно.

      – Я не фашист, я японский шпион, – напомнил Граве.

      – Одна малина, все равно сволочь.

* * *

      Они шли всю ночь, остановившись ненадолго, чтобы разделить хлебные обломки. Жевали их на ходу.

      Температура, по прикидкам Таганцева, держалась что-то около минус пяти, по нынешним местам, можно сказать, тепло. Лишь бы днем снег не начал подтаивать, промокнут ноги к чертовой матери, и с деревьев закапает…

      Шли цепочкой в лунном свете, словно волки. Идущие впереди регулярно менялись, не трогали только Костю Жданова, он был замыкающим. Отпахал свое и Таганцев – притом ему повезло, как раз вышли к журчавшей подо льдом неопознанной речушке. Снег с нее почти смелó, он лежал ниже чем по колено. Не сговариваясь, по реке прошли километра два, после чего свернули обратно в лес, и Граве объявил привал.

      – Костерок бы развести, – произнес Керя, садясь на поваленную лиственницу и ставя карабин между ног.

      – Нельзя, – покачал головой Граве. – Свет. Днем разведем.

      – Да кто тут есть?! Тайга кругом.

      – В тайге охотнички. Им за нашего брата денежку платят, – пробубнил кулак. – Помню, с Пасмурного трое бежали, так охотнички-коряки всех стрелили, бошки потом в мешке принесли, им спирту дали и денег.

      – Хрен с вами, не жгите, – Керя принялся отряхивать снег с пол длинной конвоирской шинели. Луна светила ярко, пробиваясь сквозь ветви, и Таганцев видел всех почти как днем, только серо-синими, мертвенными. Глаза тускло поблескивали.

      – Тут и кроме охотников много разного.

      Это сказал Муллерман, сидевший на корточках в сторонке. Все повернулись к нему.

      – Звери, что ль? – спросил уголовник.

      – И звери, и еще всякое.

      – Дедушка леший? – Керя засмеялся. Муллерман резко поднялся:

      – Не нужно ночью такое поминать! Я в свое время ездил по очень отдаленным уголкам Сибири, разного наслушался. Народ зря не придумает, уверяю.

      Граве с интересом посмотрел на Муллермана.

      – Вы этнограф?

      – В очень незначительной степени. Проректор Коммунистического университета трудящихся Востока при Коминтерне. Но покатался по стране. В здешних местах, правда, не был, но Иркутск, Якутия… Разного наслушался, – повторил Муллерман.

      – Еврей дело говорит, – сказал Ивлев. – У нас, помню, в деревне…

      – Да заткнитесь вы уже, – возмутился Керя. – И так веселья мало, вы еще про чертей тут. Нет никаких чертей. Человека бояться надо, охотника вон, как куркуль сказал.

      Все помолчали. Вокруг было тихо, только поскрипывали стволы деревьев на легком ветерке, да где-то очень далеко вскрикнула ночная птица. Граве приподнял рукав телогрейки и взглянул на часы со светящимся фосфорным циферблатом, закрытым металлической решеточкой.

      – Три сорок. Пора дальше двигаться.

      – Откуда котлы, фашист?! – искренне