Рассказы из шкафа. Виктория Полечева

не смог бы? – Петр Федорович рывком снял очки. – Миша, хотеть главное! А там все сможете! Вы попробуйте только! Дело рискованное? Да! Пчелы капризные? Конечно! Ой, да столько проблем будет, столько бед, Миша, но если дело понравится вам, если душа к нему лежать будет, то ничего уж не страшно, Миш. Все по плечу.

      Мишка по-дурацки улыбнулся, попрощался да и залез к себе на верхнюю полку. И все ему пчелы снились, да мед, текущий по его губам. Проснулся Мишка весь в поту, да расхохотался так, что перебудил полвагона.

      С поезда кинулся сразу не к себе домой, а к Леське. А у нее уж Пашка сидит, жених новоявленный, обедает. Мишке навстречу встал, брови недовольно насупил, а Мишка отмахнулся от него только, да сразу к Леське шагнул.

      – Чего приперся, одурелый? – Леська вроде как злиться должна была, а все же улыбалась. Больше месяца Мишку не видела, соскучилась, видать.

      А Мишка на колени перед ней бухнулся да расхохотался.

      – Дурной я, Леська, ой, дурной! Она мне про судьбу сказала, а я ж про бабу подумал! А она – не о бабе. О деле. Понятно тебе?!

      Леська прищурилась, зарделась. На недовольного Пашку и вовсе смотреть не думала.

      – И чей-то? Чей-то значит, а, дурной? Не нашел, что ли, в поезде судьбу? Ко мне приполз?

      – Нашел, Леська! Нашел, как не нашел! Тока не баба это, а дело на всю жизнь, понимаешь, Леська? Я пчел разводить буду! – Мишка хлопнул себя по груди, словно хвастался тем, что получил орден.

      – Ну, разводи, а я че? – Леська совсем уж красная стала и на два шага к Мишке подошла. Теперь сверху вниз на него смотрела, а он и таял.

      – Так ты это, – Мишка закашлялся. – Со мной давай, ну!

      – Ой, дурак ты, Михась! – Леська загоготала, низко, утробно. Так, как Мишка любил. – А судьба ж твоя куда делась?

      – Нашлась, Леська. Теперь вся нашлась.

      Люба, косы русые

      – Люба, Люба, Лю-ю-ю-юбонька!

      Взрыв.

      – Лю-юба, косы русы-ы-ые!

      Взрыв.

      – Люба, Люба, Лю-бонька!

      Взрыв.

      – Эй, Тимофейка! – закричал что есть мочи Степаныч. Очередной взрыв заглушил его крик. Но Степаныч упертый мужик, серьезный, он снова крикнул:

      – Слышь, Тимофейка!

      Взрыв.

      – Ты бы помолчал немного!

      Взрыв.

      – У-ух, бомбят, с-с-собаки! – просипел Степаныч, не разгибаясь.

      Я радовался, что в первую бомбежку оказался рядом со Степанычем. Он мне сразу понравился. На батьку моего похож усами. И сипит так же. Курит, наверное, много.

      – Ты задницу-то пониже опусти, Тимофейка! – вновь прокричал Степаныч. – Вишь, строчить начали. А потом добавил: – А чего ж за Люба у тебя такая, а?

      – Да одноклассница моя.

      Взрыв.

      В ушах уже протяжно звенело, из глаз почему-то слезы лились. Мне не страшно было, пока я пел дурацкую песню.

      – Лю-ю-ю-юба, косы русы! – вновь загорланил я.

      Степаныч, кажись, усмехнулся.

      – Дома-то осталась, Люба твоя?

      – Не, Степаныч, в госпитале где-то. Она в медицинский мечтала пойти. В