Несломленная. Елена Докич

– поводом может стать что угодно. Особенно – поражение. Я редко проигрываю, но, когда это происходит, отец свирепеет. После проигранных матчей он стабильно меня выпарывает. Видимо, он решил, что пощечин и обычных побоев уже недостаточно.

      Когда матч складывается не в мою пользу, он начинает ходить туда-сюда вдоль корта. Если он понимает, что я уже не выиграю – еще до «Гейм, сет, матч», – он резко уходит. И потом, после того как я пожму руку сопернице и судье и соберу сумку, мне нужно его найти. Это ужасная игра.

      По ее правилам я должна найти его, несмотря на невыносимый страх перед тем, что он со мной сделает.

      Каждый раз он там, где никто его не видит: за деревьями, дальними кортами или на парковке, – и зло смотрит на меня, когда я наконец его нахожу. Если вокруг никого нет, он осыпает меня оскорблениями, которые тоже стали грязнее, и дает несколько затрещин. Часто он плюет мне в лицо, таскает за уши. Но на этом наказание никогда не заканчивается. Дома он продолжает орать, что я безнадежная и жалкая. Снова и снова. Что я «тупая корова», «идиотка», «позор» и «шлюха». И там-то, когда это видят только мама и Саво, он уже может приложить меня со всей силы.

      Мама никогда не пытается его остановить – только иногда так грустно, тихо и вежливо говорит:

      – Ну хватит, пожалуйста.

      Он всегда поворачивается к ней и орет:

      – Заткнись и отвали, – и продолжает.

      Она остается поблизости, наблюдая, как разверзаются врата ада. Саво иногда тоже это видит, но обычно его отправляют в его комнату.

      Я начинаю понимать, что для моей мамы побои – это обычное дело. Я домысливаю, что и ее он годами не только унижал и изводил словесно, но и бил.

      Дальше наступает выход коричневого ремня. Перед этим этапом наказания он иногда выставляет маму и брата из квартиры. Я уже очень хорошо знаю этот ремень. Он все время на папе, и, когда он вытаскивает его из брюк, меня уже начинает трясти. Он велит мне замолчать и не реветь – не показывать эмоции. Потом говорит снять рубашку. Когда тебя порют через одежду, это совсем не так больно – поэтому-то он и говорит мне раздеться. Я стою спиной к нему, в одном бюстгальтере, и он велит мне не двигаться, пока бьет. Периодически ремень почти разрезает мне кожу. Иногда боль такая сильная, что я убегаю и забиваюсь в угол – он меня догоняет, хватает, снова разворачивает спиной к себе и продолжает бить. Боль как в аду. Это и есть ад.

      Он издевается надо мной по-разному: то эмоционально, то физически. Стоит мне пережить порку, начинается бесконечная брань. Смысл – «Елена, ты безнадежна».

      Он никогда потом не раскаивается. Будто считает, что поступает правильно. Либо винит меня. «Ты сама виновата, ты вынудила меня», – говорит он иногда.

      Каким-то образом на следующий день я иду в школу и на тренировку и веду себя будто ничего не было. Я заставляю свое сознание блокировать эти воспоминания и боль. Я трачу адски много сил на то, чтобы вытолкать отцовское насилие из головы.

      Отец заставляет меня носить кофты с длинными рукавами в школу