Машина влияния. Виктор Аронович Мазин

слово. И слово, кстати, тоже ранит. Слово и копье – два разных технических средства, но оба принадлежат порядку τέχνη. По этой причине мы и говорим о психотехнопротезировании, о психотехносубъекте, хотя в известном смысле это плеоназм, и достаточно назвать говорящего субъекта просто в одно слово parlêtre.

      Совершив обходной маневр в сторону Лакана, мы вновь возвращаемся к Фрейду, на сей раз, чтобы через теорию символического, а точнее, через топологию протяженности субъекта, напомнить об идее психической реальности. Вероятно, эту – деконструирующую оппозицию индивидуального/коллективного – реальность и можно считать настолько же собственно человеческой, насколько и протезирующей биологическую беспомощность человеческого существа, его нехватку органического. Психическая реальность настолько же психическая, насколько и техническая. Итак, память, сознание, восприятие непосредственно связаны с τέχνη, если не сказать прямо: они и есть τέχνη, или, еще точнее, parlêtre есть τέχνη.

      Возвращаясь к Лакану, к разграничению символического и реального, нужно немедленно вспомнить о воображаемом и сделать на нем особый акцент. Теория протезов предполагает, что воображаемое, как и символическое, если их вообще можно разграничить (но при этом категорически нельзя сказать, что разграничить их нельзя), возникает как протез, заставляющий ликовать от встречи с собой (как с другим) и страдать в силу отчуждения (от себя в другом). Именно другой наделяет мое я образом распознаваемого, целостного, моторного существования. И именно в этом же другом-как-протезе покоится образ моей смерти (которая, разумеется, предстает как его возможная смерть).

      Напомним, регистр воображаемого появляется в прямой связи с образом другого. По этому образу и по его подобию формируется представление о себе. Благодаря другому на свет появляется мое собственное я (moi). Поскольку сборка представления о себе предшествует моторному овладению собственным телом, Лакан называет функцию другого ортопедической. Другой буквально взращивает, воспитывает правильную (ορθός) форму, осуществляет функцию формообразования человеческого я. Или, в терминах Фрейда, другой – протез моего я[41].

      История о восполнении нехватки органического, недостатка способностей отнюдь не нова. Главное не то, что Фрейд, как кажется сторонникам усматривать повсеместно одно и то же, повторяет Аристотеля, Платона или кого-то еще, если такое повторение вообще возможно. Главное, что он формулирует нехватку и ее восполнение[42] совершенно иначе, а именно через понятие протеза, и к этому мы еще вернемся. В то же время следы этой теории можно обнаружить и в платоновском диалоге «Протагор», к которому мы в очередной раз вскоре обратимся. Однако сейчас стоит, по меньшей мере, вкратце познакомиться с оригинальной теорией Эрнста Каппа. Сейчас мы остановимся на ней, во-первых, потому что ее нередко – и, на наш взгляд, скажем сразу, ошибочно – считают родственной теории протезов Фрейда, а, во-вторых, потому что известность теории

41

Интересно, что, когда речь идет о восполнении того, что называется дефектом начала, органической беспомощностью или, как мы предпочитаем говорить, нехваткой органического, и Фрейд, и Лакан прибегают к медицинской метафорике, что понятно, ведь речь идет о том, что предшествует явлению субъекта, о том, что его предзадает. И протезы, и ортопедия – понятия, в первую очередь, медицинские.

42

Пожалуй, стоит подчеркнуть используемое здесь нами понятие восполнения. Мы пользуемся им в том неразрешимом (undecidable) смысле, каким его наделил Деррида. Восполнение в деконструктивной логике не столько заполняет какую-либо нехватку – например, искусственное заполняет нехватку естественного – сколько одновременно производит замещение и приращение.