Не буди дьявола. Джон Вердон

был воткнут в мягкую сырую землю, а за бутон Гурни принял оперение на зазубренном хвосте – три половинки пера, полыхавшие алым в косых лучах вечернего солнца.

      Гурни в недоумении уставился на стрелу. Это Мадлен ее сюда воткнула? Тогда где она ее взяла? Это какая-то метка? Перья казались новыми, непотрепанными, под снегом они явно не зимовали. А если не Мадлен воткнула стрелу, то кто? Может ли быть такое, что ее вообще не втыкали, а действительно пустили из лука? Но чтобы вот так попасть в землю, почти что под прямым углом, стрелять надо было вертикально вверх. Когда? Зачем? Кто? Откуда?

      Гурни ступил на невысокую клумбу, ухватил стрелу у земли и не спеша вытащил. Он обнаружил острый четырехгранный наконечник – такой стрелой хороший охотник с мощным луком продырявил бы оленя. Рассматривая смертоносный снаряд, Гурни думал о немыслимом совпадении: в один день найти два образца холодного оружия, и оба – повод для недоумения и тревоги.

      Возможно, конечно, Мадлен все легко объяснит. Он отнес стрелу на кухню и тщательно вымыл под краном в раковине. Наконечник оказался из углеродистой стали и острый – хоть брейся. Тут Гурни вновь вспомнил о ноже в подвале у Ким, а следом и о том, что забыл в машине ее папку. Он аккуратно положил стрелу на сосновый буфет и пошел обратно, через небольшой коридор и прихожую.

      Открывая боковую дверь, он столкнулся с Мадлен, одетую во все цвета радуги: розовые спортивные штаны, сиреневая флиска и оранжевая бейсболка. Вид у нее был усталый, но довольный, она слегка запыхалась, как после прогулки по холмам. Гурни посторонился и пропустил жену.

      Она улыбнулась.

      – Така-а-я красота! Видел, какой удивительный свет на склоне? И почки розовеют.

      – Какие почки?

      – Ты не видел? Пошли скорей.

      Она взяла его за руку и потащила на улицу, радостно показывая на деревья за дальним пастбищем.

      – Это такое чудо ранней весной – эта розоватость на кленах.

      Гурни понимал, о чем речь, но не готов был разделить счастье Мадлен. Налет краски на серо-буром склоне пробудил в нем давнее воспоминание, от которого его замутило: серо-бурая вода в канаве у заброшенной подсобной дороги за аэропортом Ла Гуардия, зловонная муть чуть подкрашена красным. Виной тому было изрешеченное тело в мелкой воде.

      Мадлен обеспокоенно взглянула на него.

      – Все в порядке?

      – Просто устал.

      – Кофе хочешь?

      – Нет, – прямо-таки отрезал он, сам не зная почему.

      – Пошли в дом, – сказала Мадлен, сняла флиску и кепку и повесила их в прихожей.

      Гурни прошел за ней на кухню. Жена подошла к раковине и повернула кран.

      – Как ты съездил в Сиракьюс?

      Гурни снова вспомнил, что эта чертова папка все еще в машине.

      – Я тебя не слышу, вода шумит, – сказал он.

      Так значит… что? Он три раза забыл про папку? Три раза за десять минут? Боже.

      Мадлен наполнила стакан и выключила воду.

      – Я говорю, как съездил в Сиракьюс?

      Он