Красный цветок. Екатерина Оленева

с элегантной тросточкой в руках. За манекеном мужчиной жеманно пряталась тоненькая девичья фигурка, запакованная в платье с кринолином, окружившим искусственную талию фестонами белой ткани, натянутой на обруч.

      Повсюду в комнате красовались наряды различных цветов, фасонов, на любой случай жизни, для любого времени года и суток. Платья домашние, платья для прогулок, платья бальные, костюмы для верховой езды, пальто, плащи, подбитые дорогими мехами, а также мехами попроще и подешевле. Пеньюары, юбки, сорочки, манто, боа – целые горы прелестных тряпок.

      Со всех сторон комнату охраняли высокие зеркала. Их гладкая поверхность отражала стройные аккуратные ряды с вешалками, манекены, тени светильников, столы, лавки, стулья.

      Сойдясь с двойником поближе, я с любопытством рассматривала саму себя. При росте в пять футов, судя по всему, вес мой никак не мог превышать девяноста девяти фунтов. Округлые ягодицы мягко перетекали в тонкую талию. Не пышная, но упругая грудь выглядела аккуратной. Округлые плечи удерживали длинную гибкую шею. Силуэт фигуры очертанием напоминал маленькую скрипку.

      Лицо с первого взгляда производило впечатление кукольной приторности: прямой носик, мягкие губки, белая гладкая кожа, округлый подбородок в ямочках. Из образа жеманной красавицы выбивались лишь глаза: черные, матовые, без блеска, они напоминали два омута, в которых пряталось нечто злое и сильное, в любой момент готовое вырваться на свободу.

      Пройдясь пару раз туда и сюда, я остановилась у платья из набивного ситца с рукавчиками-фонариками и рюшами на груди, с юбкой в пол. Такое вполне под стать дочке горожанина, не слишком богатого, не слишком бедного. Обыкновенного. Поверх платья пришлось набросить плащ с широким капюшоном, отороченным мехом неизвестного пушистого четвероногого зверька.

      Переодевшись, я вновь подошла к зеркалу. Из его глубины на меня смотрело сразу два облика: ребёнок и женщина. Обе маленькие и хрупкие, с точенными мелкими чертами лица, с белой мраморной кожей, как у всех рыжих, но без единой веснушки. С тёмно-огненной массой мелких длинных кудряшек, что словно рамка подчеркивали белизну кожи, с неожиданно черными, изогнутыми, как у куклы, ресницами.

      Звук приближающихся шагов заставил меня вздрогнув, обернуться.

      – Кто здесь? – раздался раздраженный голос.

      В неровном утреннем свете выплывшая из сумерек женщина выглядела бледной и сердитой.

      – Что ты здесь делаешь? – сдвинула она брови.

      Что, интересно, следовало сказать? «Ворую ваши платья?».

      – Ходить нагой неприлично. Вот я и решила кое-что у вас позаимствовать.

      – Что ты говоришь? – насмешливо протянула негостеприимная хозяйка. – А ну, снимай с себя мою одежду, нахалка, да убирайся прочь!

      – Нет.

      – Что!? Да я сейчас Дознавателей позову! Я тебя застукала за воровством, да ещё готова по доброте душевной отпустить, а ты?!… Пошевеливайся, пока я добрая!

      – Если я сниму одежду, так или иначе попаду к Дознавателям.