Волчий корень. Николай Александрович Старинщиков

обвинят потом. Скажут, шёл с раскрытой «варежкой».

      Старший следователь ездил тоже на иномарке. Темно-синий «Фольксваген» у него. Новехонький.

      Степаныч качал головой. Так отстать от жизни мог только он. Ушёл из одной милиции, а пришёл в другую. Контраст очевиден. Но не мог он слоняться, как некоторые. Да и другие теперь тоже не каждый день приходят. Раньше можно было «пузыря» раздавить, запершись в кабинете, поговорить по душам. Теперь нет. Бутылку с тобой разопьют, но говорить по душам не станут.

      Ефремов вернулся домой. Полдня потратил. И всё для того, чтобы понять: не по средствам живут ребята.

      – Иди обедать, Ваня, – позвала Серафима.

      – Иду, – ответил он, но с места не сдвинулся. Результаты наблюдения оказались потрясающими.

      – Идешь, что ли?! – повысила голос Серафима.

      Третьего раза дожидаться Степанычу не следовало. Он двинул на кухню, однако не дошел: в дверь позвонили.

      Степаныч приблизился к выходу и посмотрел в глазок. За дверью стоял какой-то мужик. Физиономия, как у японца. Из тех, что занимаются борьбой сумо. Глаза от жира заплыли. Не видно даже, как моргает. Откроешь дверь, потом думай, как закрывать.

      Степаныч положил в карман сапожные клещи, лежавшие в прихожей на тумбочке, накинул цепочку, отворил дверь.

      – Не узнал, что ли?

      – Японский Царь!

      – То-то же!.. Меня вообще теперь никто не узнает…

      – Заходи, Саня. Очень рад…

      Это был Царев. Он вошел, заняв собой всю прихожую, и продолжил:

      – Я тут краем уха услышал… Говорят, накатили на вас. Рассказывай.

      – Садись обедать. Потом расскажу.

      Царев снял куртку и остался в одной футболке. Не брал его мороз.

      – Помнишь, Сима, Саню Царева? – радовался Степаныч. – Борьбой вольной занимался…

      Супруга, естественно, помнила. Она открыла холодильник и вынула оттуда бутылку водки.

      – У меня своя с собой! – вспомнил Саня и вскочил из-за стола.

      Лучше бы он этого не делал. Чуть стол не опрокинул.

      – Не надо, Саня! – молила Сима. Однако Саня был непреклонен.

      – Вам же потом страдать… Вы же не успокоитесь. Начнете вспоминать…

      Сима всхлипнула. Думы о сыне не давали покоя.

      – Разберёмся, не плачь, – тронул ее за плечо Степаныч.

      – Ага, разберёмся. Сам только вышел…

      – Всё равно разберёмся.

      Ефремов разлил по рюмкам.

      Они выпили. Саня громко крякнул.

      – Они ведь и мне подкинули, когда связали, – говорил Степаныч. – Может, в наше время было всё так же… Может, мы позабыли?

      – Да что ты, Иван!

      Царев уставился на него.

      – Чтоб на иномарках ездить, никакой зарплаты не хватит, – продолжал Степаныч.

      – Живут, будто завтра потоп, а им об этом точно известно – вот и наслаждаются… Кому пакетик, кому пистолетик… Попробуй, отвертись… А прокуратура молчит!

      – Хлещут из одного стакана…

      Сослуживцы умолкли. Что тут скажешь?

      – Беднякова