Лабиринт кочевников. Алексей Бессонов

глупо. В противном случае о серьезной работе можно было забыть навсегда – хоть иди учителем химии в деревенскую школу. А без работы я себя не мыслил совершенно. Это даже не вопрос самоуважения, знаете – инженер выставил на стол пару красивых, явно не советских, чашек, сахарницу и пару ложечек, – это что-то такое внутреннее, постоянная потребность в решении каких-то задач. Когда эта потребность входит в привычку, а у меня именно так и было, отказаться от нее уже невозможно. Наркотик, молодой человек! Настоящая работа – это всегда наркотик! Только она дает ощущение жизни, и ничто другое.

      – Я с вами согласен, – покивал Ян. – Мужчина должен иметь дело, которое держит его на плаву. В противном случае и утонуть можно. Кстати, Михал Семеныч! Вы вот обмолвились, что Ленц вроде как не от мира сего был… Н-да, я как гараж открыл, так удивился сильно. Дом я с машиной покупал, мне об этом сразу сказали: развалюха, говорят, старая, а я и смотреть не стал. Документы без меня переоформили, там генералка от наследника… Ну, я думал, там «Волга» 21-я, а тут бац – «Опель» довоенный! Теперь думаю, как его оживить…

      Невинский тихонько захихикал, даже по столу пальцами пристукнул. Глядя на него, Климов не без удивления налил себе чаю, бросил пару ложечек сахара и принялся размешивать. Инженер тем временем снова наполнил рюмки.

      – Оживлять его не надо, Ленц ездил до последних дней. Не часто, но машину держал на ходу. Зарядите аккумулятор, и вперед. Масло, конечно, поменять хорошо бы. С этим «Капитаном», дорогой Ян – вас же Яном кличут, я не ошибся? – мехцех дело имел регулярно… Половина деталей для него у нас на заводе сделана, но! – точно по оригиналу, с этим строго было. Вы говорите «Волга», ха, да Ленц и «ЗиМ» себе взять мог бы, только ни к чему ему было, незачем. С «Опелем» у него какие-то воспоминания связаны, он вроде как сам у какого-то особиста его купил в сорок пятом. Видели, какой там радиоприемник стоит?

      – Нет, я в салон заглянул только. Меня больше движок интересовал.

      – А-а… Приемник там марки АЕГ, штабной, всеволновый, весь мир ловит. Ленц так над ним трясся, что, когда машину в мехцех загонял, приемник снимал и к себе в кабинет заносил. Боялся, что повредят, а его уж никак не починишь. Наши чекисты, кстати, об этом деле знали, но к Ленцу им хода не было. Его из Москвы курировали, напрямую. Об этом слухи всякие ходили, но в былые времена люди вообще любили поболтать, это сейчас никому ни до чего дела нет. Был такой Розенфельд, так тот клялся, что собственными глазами видел рабочий альбом Ленца, а там рисунки непонятные и записи на несуществующем языке, потому что букв таких нет на свете, вот просто нет их. Ну, посмеялись, а потом кто-то спрашивает: может, то иврит был? Розенфельд позеленел весь, голову опустил – уж кто-кто, а Ленц к их племени никакого отношения не имел. Однако антисемитизма у нас никакого не было, не пахло даже, вы уж поверьте, просто Розенфельд из Одессы, ну и подшучивали над ним. А он тогда обиделся, да так, что я иногда почему-то этот разговор нет-нет да и вспомню. Особенно учитывая тот факт, что до самых последних дней своих Ленц по-русски говорил