Тёмный ручей. Рейчел Кейн

немного ускользает из-под моего контроля. Я много лет мысленно тренировалась уклоняться, атаковать и сбегать и упражнялась в этом на практике. От этого зависит моя жизнь и жизни моих детей.

      – Так что мы скажем? – спрашиваю я Сэму. – Потому что правда не должна всплыть – по крайней мере, кое в чем.

      – Будем придерживаться так близко к правде, как можем, – отвечает он. – Мы пришли искать ответы и обнаружили, что дверь открыта нараспашку. Вошли внутрь, чтобы посмотреть, не нужна ли наша помощь, нашли потайную комнату и едва успели унести ноги.

      Это не выставит нас невинными овечками, но и не укажет на то, что мы принесли с собой динамит и взорвали этот домик ко всем чертям, с чем я совершенно согласна. Я киваю. «Дверь была открыта нараспашку». Мысленно рисую себе эту картину – как мы осторожно подходили, окликали, нет ли кого в доме, высматривали, не лежит ли там кто-нибудь раненый. Я представляю себе это до тех пор, пока оно не становится настолько реальным, что можно считать это правдой, и продолжаю представлять, пока оно не делается единственной правдой, а все остальное – просто туманной вероятностью. Это единственный способ лгать настойчиво и убедительно: ты сам должен в это верить.

      Поэтому я заставляю себя поверить в это. Конечно, если дверь сгорела не до конца и они смогут определить, что та была заперта, то мы попали. Но учитывая ад, в который превратилась хижина, полагаю, на этот счет можно не опасаться.

      Вокруг нас останавливается все больше машин, преграждая нам дорогу: два пожарных экипажа, одна «Скорая помощь», еще один внедорожник официального вида – возможно, лесная служба. Пожарные тянут шланги через лес в направлении пожара, и я слышу наверху жужжание моторов какого-то легкого летательного аппарата: видимо, с неба следят, чтобы огонь не пошел дальше.

      Проходит почти целый час, прежде чем зарево пожара полностью угасает, и теперь ночь освещают лишь фары и проблесковые маячки автомобилей экстренных служб. Они раскрашивают сцену в мерцающие фиолетовые тона, потому что красные и синие лампы всех этих машин мигают не в лад. Через некоторое время я закрываю глаза, чтобы не видеть этого раздражающего мерцания, поэтому оказываюсь застигнута врасплох, когда дверца рядом со мной неожиданно распахивается. Быстро выпрямляюсь и вижу перед собой молодого тощего афроамериканца в плохо сидящей медицинской форме.

      – Мэм, – произносит он с сильным джорджийским акцентом, – мне нужно осмотреть вас. Вы сможете пройти со мной к нашей машине?

      – Конечно, – отвечаю я и вылезаю из внедорожника, испытывая легкий прилив облегчения. Удирать все-таки не потребовалось.

      Еще один санитар ведет Сэма, нас усаживают на подножку «Скорой помощи» и осматривают. У Сэма диагностируют сотрясение мозга средней тяжести и треснувшие ребра; медики говорят, что его направят в больницу. С учетом моей головной боли мне предлагают то же самое, однако я ни за что не хочу оставлять наши сумки во внедорожнике Майка Люстига или оставаться без собственного