Геростратова слава, или Занимательный бюрократизм. Александр Гиневский

слоновой кости. Тут было над чем задуматься.

      – Так глянете, Семён Семёныч?.. – ещё более просительно напомнил о себе Анатолий.

      – Глянуть? – встрепенулся Семён Семёныч. – Можно и глянуть. Отчего ж не глянуть. Эх! Молодо-зелено… Ты вот что, Матвеич, отцовский сын, сгоняй-ка в заведение. Вермут сегодня завезли. Посидим, попьём чайку… Одна голова – хорошо, а две – всё лучше. Так?!

      Самотёков вернулся быстро.

      Сели за вермут и чай. Начал Семён Семёныч издалека. С вопроса: от чего у волков наших Заборских лесов не бывает язвы желудка?

      Самотёков было попытался завернуть разговор на свою «Яву», но незамаскированное предложение перейти к теме, далёкой от волчьей язвы, только вызвало досаду у Семён Семёныча.

      – Ишь ты, какой безудержный – гонишь невем куда. Ну что с твоей «Явой» произойдётся? Вон она стоит себе смирнёхонько и ещё поскучает. Давай лучше чокнемся за технику. Понял?

      – Понял, – набираясь терпения, отвечал Самотёков.

      – Эх, Матвеич. Техника… – продолжал Семён Семёныч, подставляя под фыркающий носик самовара чашку с чёрной трещиной на грязноватом фарфоровом боку. – Техника – что скотина. Будешь её беречь да холить…

      – Я ли не берегу, не холю… – с обидой проканючил Самотёков.

      – Не перебивай, не люблю этого, – сурово заметил Семён Семёныч. – Так о чём я?.. Да, брат. Будешь уважать да корма отборные задавать, и она тебе отплатит тем же. Уж точно отплатит. А ты как думал? Я вот вспоминаю, как раньше бывало. Без техники. Тихо было, Матвеич! Ти-ихо… – и Семён Семёныч положил свою руку Поддубного на сырое плечо Самотёкова. – Это от неё, от голубушки, от техники пошли треск и веселье на земле. Бойчее как-то люди жить стали. Теперь каждый, смотришь, шасть туда, шасть сюда и… только его и видели. Вот, брат, какие дела – техника. А ты говоришь…

      – Я, Семён Семёныч, всё это прекрасно понимаю, – с волнением отвечал Самотёков. – Нам ещё в школе про то рассказывали… Только вот откуда у меня шестерёнка эта отвалилась? Вот чего, убей меня, не разумею.

      – А чего тут разуметь-то? Железо – оно и есть железо, – сказал Семён Семёныч и постучал по самовару твёрдым ногтем, сделанным тоже из консервной жести. – Ну-ка, покажи-ка мне её, шестерёнку твою, голубушку.

      Самотёков поспешно выскочил в окно и уже оттуда, с улицы, подал шестерёнку Семён Семёнычу.

      Тот долго рассматривал её, приговаривая:

      – Отменное железо, отменное. Даром что не ихнее, не заграничное. Кое-чего и мы в ентом деле маракуем не хуже их…

      Семён Семёныч зачем-то понюхал шестерёнку, потом бросил её в угол и вытер руки о штаны.

      У Самотёкова выкатились глаза и надулись губы.

      – Это что же такое, Семён Семёныч? Что же получается?! – пробормотал он в полной растерянности.

      – Иди ездий! Ездий на своей технике.

      Самотёкову вдруг до боли стало жаль денег, потраченных на вермут, жаль бездарно убитого времени.

      – Да как тут ездить?! – взорвался он.

      – Так