Джейн Эйр. Шарлотта Бронте

кошек и подобных башням мужчин и женщин другого царства. Но когда я теперь держала в руках любимую книгу и, перелистывая страницу за страницей, искала в ее удивительных картинках то очарование, которое раньше неизменно в них находила, – все казалось мне пугающе-мрачным. Великаны представлялись долговязыми чудищами, лилипуты – злыми и безобразными гномами, а сам Гулливер – унылым странником в неведомых и диких краях. Я захлопнула книгу, не решаясь читать дальше, и положила ее на стол рядом с нетронутым пирожком.

      Бесси кончила вытирать пыль и прибирать комнату, вымыла руки и, открыв в комоде ящичек, полный красивых шелковых и атласных лоскутков, принялась мастерить новую шляпку для куклы Джорджианы. При этом она запела:

      В те дни, когда мы бродили

      С тобою, давным-давно…

      Я часто слышала и раньше эту песню, и всегда она доставляла мне живейшее удовольствие: у Бесси был очень приятный голос – или так, по крайней мере, мне казалось. Но сейчас, хотя ее голос звучал так же приятно, мне чудилось в этой мелодии что-то невыразимо печальное. Временами, поглощенная своей работой, она повторяла припев очень тихо, очень протяжно, и слова «давным-давно» звучали, как заключительные слова погребального хорала. Потом она запела другую песню, еще более печальную:

      Стерты до крови ноги, и плечи изныли,

      Долго шла я одна среди скал и болот.

      Белый месяц не светит, темно, как в могиле,

      На тропинке, где ночью сиротка бредет.

      Ах, зачем в эту даль меня люди послали,

      Где седые утесы, где тяжко идти!

      Люди злы, и лишь ангелы в кроткой печали

      Сироту берегут в одиноком пути.

      Тихо веет в лицо мне ночная прохлада,

      Нет ни облачка в небе, в звездах небосвод,

      Милосердие Бога – мой щит и ограда,

      Он надежду сиротке в пути подает.

      Если в глушь заведет огонек на трясине

      Или вдруг оступлюсь я на ветхом мосту, —

      И тогда мой отец сироты не покинет,

      На груди у себя приютит сироту [1].

      – Перестаньте, мисс Джейн, не плачьте, – сказала Бесси, допев песню до конца. (Она с таким же успехом могла бы сказать огню «не гори»; но разве могла она догадаться о том, какие страдания терзали мое сердце?)

      В то утро опять зашел мистер Ллойд.

      – Уже встала? – воскликнул он, входя в детскую. – Ну, няня, как она себя чувствует?

      Бесси ответила, что очень хорошо.

      – Тогда ей следовало бы быть повеселее. Подите-ка сюда, мисс Джейн. Вас ведь зовут Джейн? Верно?

      – Да сэр, Джейн Эйр.

      – Я вижу, что вы плакали, мисс Джейн Эйр. Не скажете ли вы мне – отчего? У вас что-нибудь болит?

      – Нет, сэр.

      – Она, верно, плакала оттого, что не могла поехать кататься с миссис Рид, – вмешалась Бесси.

      – Ну уж нет! Она слишком большая для таких глупостей.

      Я

1

 Перевод Т. Казмичевой.