Северная роза. Елена Арсеньева

тонкий шелк и прямо взглянула в глаза будущего ключника.

      Нет, она не улыбалась приманчиво, не играла глазами – глядела оценивающе, как на товар, и когда вишневые губы ее чуть дрогнули в улыбке: «товар» явно был одобрен! – какой-то вещий холодок прошел вдруг по плечам Марко, и недоброе предчувствие заледенило его душу.

      Ох, да надо было оказаться последним дураком, чтобы не понять, чем это кончится! Тем оно и кончилось.

* * *

      …Ванька более не шевелился. Анисья-то уж давно затихла, но Марко все никак не мог от нее отойти. Когда-то он мечтал жизнь провести с нею рядом, он мечтал умереть вместе с ней и быть похороненным в одной могиле!

      Глупец. Безумец! Правильно, что русские не верят в честь ни одной женщины, если она не живет взаперти дома и не сидит под такой охраной, что никогда не выходит. Правильно то, что они не признают женщину целомудренной, если она дает на себя смотреть посторонним или иностранцам, запальчиво думал Марко, не осознавая трагической смехотворности ситуации: ведь этим иностранцем был он сам! Да вообще – что он способен был осознать? Он спятил от страсти, которую эта женщина внушила ему, а потом растоптала так же походя, как топчут траву или цветок, не заботясь о его красоте.

      Марко стиснул руками лоб. Пальцы были ледяные, а голова горела. Он убил, убил их, посмевших… он убил их, но почему у него такое чувство, словно убил он не Ваньку с Анисьей, а себя самого – себе отомстил?

      Он укусил себя за кончики пальцев, так хотелось видеть чьи-нибудь страдания. Все равно чьи. Мучительно хотелось! В этом было спасение от ужаса и боли. Вот ежели б Михайла оставался дома, Марко порадовался бы, глядя на его слезы, слушая его горькие причитания по сестре. Но Михайлы нет… заплакать разве самому?

      Он опять погляделся в зеркальную крышечку ларца. Его ли это лицо? Глаза горят черным пламенем, брови изломаны, и взор какой-то косой, вороватый…

      Марко испугался безумия, которое увидел в собственных чертах. Швырнул ларчик об пол, да так, что он с треском развалился. Раскатился жемчуг, рассыпались самоцветы, запрыгали по полу малахитовые, округло обточенные бусинки. Вот забава для дитяти…

      И вдруг его словно ожгло. Он понял, как отомстить Анисье! Говорят же, что сразу после смерти душа еще вьется над телом, не в силах отдалиться от него. Значит, Анисьина душа откуда-то глядит… может, вон из того уголка под потолком! – наслаждается страданиями своего убийцы. Марко погрозил кулаком в этот угол – и расхохотался. Недолго, недолго тебе наслаждаться!

      Он лукаво поглядел в мертвое Анисьино лицо и выскочил в тесный коридорчик, пытаясь вспомнить расположение комнат. Да на втором этаже, собственно, только горница, да крестовая комната (что-то вроде домашней молельни), да светелки-спальни: Анисьина, Михайлова (теперь пустая) – и еще одна. Дочери Анисьиной! Дочь-то и надо Марко!

      С отвращением и ненавистью взглянув на худенькое тельце, свернувшееся клубочком в пуховиках, он стащил девочку с постели, потащил было в соседнюю комнату, где еще витала душа изменницы