Багряная империя. Пепел кровавой войны. Алекс Маршалл

в себя, как его руки и шею опутала свежая паутина, которую белая тварь вытаскивала из почти по-человечески ухмыляющейся пасти на своем мохнатом брюхе. Потом она вскарабкалась обратно к потолку живой пещеры и затянула петлю на шее Марото, и он решил: положение настолько хреновое, что не осталось времени для угрызений совести, сожалений и самоуничижения. Пока он не сбежит из этого кошмара – или не откусит себе язык, чтобы истечь кровью и умереть, если с побегом ничего не получится, – все его мысли будут посвящены выживанию.

      И Могучий Марото покорно зашагал дальше, старясь сохранить холодный разум в этом адском пейзаже, напоминающем кишечник огромного животного, где воняло как в переполненном инсектариуме затрапезной ужальни. Этот приторный маслянистый запах, от которого слезились глаза, определенно принадлежал насекомым, а быть может, их близким родственникам. Что неудивительно, если не забывать о паукоподобной твари, с помощью которой его связали, и похожих на хитиновые панцири доспехах.

      Теперь он сумел рассмотреть усеянные шипами шлемы тотанцев и заподозрил, что они не просто похожи на жучиные панцири, а действительно принадлежали какому-то ранее неизвестному виду гигантских насекомых. Они казались составными, но пластины были так плотно подогнаны друг к другу, что Марото не заметил цепей или ремней, соединяющих их, и даже прорезей для глаз в гладких остроконечных шлемах; при этом охранники двигались вдвое изящней, чем смог бы Марото, надев доспехи вдвое меньше весом. У них не было оружия – или, по крайней мере, его не было видно, – но, взглянув на острые когти перчаток, Марото решил не нервировать чужаков.

      От облаченных в причудливый хитин воинов тоже воняло, как из норы уховерток. Прирученная паукоподобная тварь была размером с небольшую собаку, но на поводке оказался как раз Марото. Он допускал, что когда-нибудь увлечение жуками сведет его в могилу, но даже в самом диком опьянении их ядом не мог представить себе такой ужасный конец. Оказавшись в этом кошмарном кишечнике, он вдруг вспомнил слова Карлы Росси, старой подруги, сказанные в ту ночь, когда они перебрали мяса черной многоножки после спектакля, чье название, как и название города, в котором это случилось, он никогда и не пытался вспомнить.

      «Ад не станет придумывать новые ужасы для таких, как мы, – сказала Карла, еле шевеля посиневшими губами и утирая слезы, что навернулись на глаза то ли от жалости к себе, то ли от плохо смытого грима, а может, от того и другого сразу. – Нет, если боги действительно жестоки, в чем мы с тобой ни хрена не сомневаемся, то ад – это всего лишь возвращение к тому, с чего все началось… Только теперь уже без возможности сбежать».

      Марото решил тогда, что одуревшая от яда комедиантка говорит о своем поганом городишке на окраине империи, но, учитывая то, как повернулась его судьба, он задумался, не была ли Карла куда лучшей предсказательницей, чем актрисой. Как это ни назови – хоть иронией, хоть заслуженной карой, хоть чем-нибудь еще, – но есть что-то впечатляющее в том, как перебравшая