Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца. Павел Вощанов

маму Хуану. Он хочет знать: вы ее еще помните?

      Я молча кивнул. Мэр вскочил и крикнул в зал, указывая рукой на стол, за которым сидели ушедшие на перерыв судьи:

      – Они придумали свои глупые законы, чтобы лишить нас надежды на процветание!

      По залу прокатился одобрительный гул. С задних рядов донеслось визгливое: «Жирные задницы!». Кто-то рассмеялся в ответ, кто-то зааплодировал. Сторонников правосудия оказалось совсем немного, буквально несколько человек. Причем все они сидели, уткнувшись в газеты, и делали вид, будто не замечают происходящего. Мэр, почувствовав поддержку подавляющего большинства присутствующих, сплюнул на пол клетки, и выкрикнул свой суровый вердикт:

      – С такими ублюдками мы Колумбию не возродим!

      А еще через насколько лет я вновь побывал в том городке. Зашел в бар, некогда принадлежавший мэру-наркобарону, и попросил бокал его чудодейственной настойки. Бармен – тот же самый бармен, я хорошо запомнил его лицо! – смотрел на меня с искренним удивлением. Оказывается, он и слыхать не слыхивал о таком напитке. Похоже, мама Хуана отправилась за решетку следом за своим создателем, лишив эти забытые Богом края последней надежды на процветание.

      За разговорами под водочку с колбаской (от ее резкого чесночного духа, думаю, покончили с собой несколько самых оголодавших подвальных крыс) время бежит незаметно. Но вот до отхода поезда остается каких-нибудь двадцать минут. Это значит, пора прощаться. Но наши сержанты и слышать об этом не хотят: проводим до вагона, и все тут! Мол, так будет надежнее. Но вагоном их благородный порыв не ограничивается, провожают до самого купе. А уходя, строго-настрого наказывают молоденькой проводнице «обеспечить хорошее обслуживание и спокойный отдых товарищей офицеров».

      …Страна погрязла в безответственности и разгильдяйстве, но «Красная стрела» прибывает в Ленинград по старинке – строго по расписанию, минута в минуту, и, как всегда, под «Гимн великому городу». Поезд останавливается, и мы видим стоящего на перроне Олега Басилашвили, а рядом с ним какую-то женщину, думаю, маму одной из больных девочек. Проводница открывает дверь и, не выходя из вагона, принимается вытирать грязным вафельным полотенцем вагонные поручни. Заметив великого актера, поворачивается к нам с Филиновым, стоящим наготове в тамбуре, и восклицает: кого же это из моих он тут встречает?! Но уже через мгновение радостное изумление на ее лице сменяется полным непониманием происходящего: оказывается, милицейские начальники, которых вчера в Москве провожали двое сержантов, зачем-то приехали к любовнику Гурченко из «Вокзала для двоих». Кошмар! Что делается?! Надо будет девчонкам рассказать!

      А дело, ради которого мы проехали шестьсот с лишним верст, занимает всего пару минут: приветственные рукопожатия, пакет с деньгами передан из рук в руки, короткие слова благодарности и приветы Борису Николаевичу, прощальные рукопожатия, – и на этом все, миссия выполнена, можем возвращаться домой. Для меня во всем этом нет ничего неожиданного, уже доводилось