Другого выхода нет. Виталий Гитберг

обратилась она к кому-то рядом.

      Надо сказать, что я уже не помню, что происходило потом.

      По рассказам родных, они провели со мной чуть больше 5 минут и ушли домой, убедившись, что я жив и под неусыпным надзором медсестры и приборов, а моё сознание продолжало постепенно возвращаться к жизни.

      Миша послал родным и друзьям краткий отчёт о посещении меня в реанимации:

      «Дорогие, Все, у нас хорошие новости: мы навестили Виталия/Папу в реанимации, и нашли его в более привлекательном состоянии, чем ожидали, совсем не серым и не холодным. Хотя он был полусонным и почти не открывал глаза, он несколько раз кивнул головой впопад (в ответ на вопросы на английском и русском), давая знать нам и медсестре с подходящим именем Лето, что у него ничего не болит. Он еще продолжает дышать на аппарате, но показатели сердца и крови хорошие.

      Из телефонного разговора с сестрой 5 минут назад выяснил, что он продолжает находиться в таком же состоянии: шевелит руками, спит и периодически на короткое время просыпается, чтобы опять покивать медсестре Лето. Боли нет.

      Мы собираемся к нему приехать завтра в 10 утра, чтобы присутствовать на врачебном обходе.

      Завтра должно решиться переведут ли его в обычную палату.

      Мама/Татьяна готовится к наступлению куриным бульоном и всяческой подобной живительной снедью.

      Огромное спасибо за все Ваши звонки и е-мэйлы.

      До завтра, – Миша»

      Рассылку по е-мэйлам сведений о моём состоянии Миша продолжал в течение всех 10 дней его пребывания у нас, предупреждая этим излишние телефонные звонки.

      Выполнение проекта операция завершилось успешно. Теперь надо выжить.

      D3 – Отделение терапии. Послеоперационные наблюдения

      22-е февраля. Меня переместили в отделение терапии D3. Несколько лет назад у меня уже был опыт пребывания под общим наркозом при небольшой операции, продолжавшейся чуть меньше часа. Тогда я пришёл в себя, примерно через час. Сейчас я начал отходить от анестезии часа через 2 и понемногу стал воспринимать окружающую обстановку.

      Обычно пребывание в реанимации продолжается 24 часа. Меня перевели в терапию уже через 18 часов. Оказалось, что моё сознание полностью прояснилось к этому времени, хотя говорят, что последствия наркоза проявляются в течение нескольких месяцев.

      Я испытываю ощущение надёжности за свое состояние, а моё отремонтированное сердце переполнено чувством глубочайшей благодарности хирургической команде, и, прежде всего, доктору Гленну. Почему-то уверен, что он всё сделал блестяще.

      В чём будет заключаться выхаживание меня в отделении D3, я представлял плохо. Но, было ясно, что после такой тяжёлой операции потребуются значительные усилия медперсонала, чтобы вернуть меня к более-менее нормальному самочувствию. Выздороветь можно только при очень хорошем уходе.

      Ещё в Советском Союзе я знал, на примере моих родных и друзей, что послеоперационная терапия это ответственейший этап после любой хирургической операции. А теперь это решающий