Жребий праведных грешниц (сборник). Наталья Нестерова

с парнем, то хула-позор и ворота в дегте ей обеспечены. С другой стороны, как еще законно и прилично дать выход бурлению молодых соков? Как понять, волнуют ли тебя до внутреннего трепета прикосновения избранника, или поцелуи его оставляют сердце холодным? Только в «поцелуйных» играх. Ведущий зорко смотрел, чтобы поцелуи не затягивались, губами соприкоснулись – и только. Для того, кто нарушал, у ведущего в руках были вожжи или ремень.

      Когда очередь дошла до Сороки, у Степана не было сомнений, кого он выберет для поцелуя. Сидящая на коленях у Степана Парася замерла, будто одеревенела.

      Сашка, перебивая поющих девушек, заголосил:

      Катилыся кадка,

      Целоваться сладко.

      Катилыся колесо,

      Целоваться хорошо.

      Из Москвы пришел приказ:

      Целоваться сорок раз!

      Данилка остановился напротив Прасковьи и, ухмыляясь, протянул ей сладкий пряник. Она помотала головой и вжалась спиной в торс Степана.

      – Перебьёсся! – сказал он, поднимаясь и ставя девушку на ноги. – Спасибо честной компании! Будьте здоровы!

      Пошел к выходу, подталкивая впереди себя Прасковью.

      Данилка побелел от гнева. Сашка, нисколько не огорченный позором друга, запел:

      Елка сухая, топор не берет,

      Милка скупая, никак не дает!

      Грянул общий смех, сметая возникшую было неловкость. Одна из бойких девиц выдала частушку:

      Гармонистов у нас много,

      Балалаечник один.

      Давайте, девки, сбросимся,

      По разочку дадим!

      Она шлепнула Сашку по голове кулачком, следом и от других досталось ему оплеух. Мир и веселье были восстановлены.

      Степан с Прасковьей сошли с крыльца и укрылись за ним от ветра.

      – Ты подумала, Парасенька? – спросил Степан, прижимая девушку к себе.

      – Чего ж думать, Степушка? – глухо сказала она, зарываясь носом в отворот его тулупа и втягивая, точно зверек, родной запах.

      – Соболек ты мой, – нежно шепнул Степан.

      Он ее часто называл собольком, хотя Парасе казалось, что ничего в ней соболиного нет – ни бровей, ни пушистых волос. Но звучало сладко. Степан, грозный с виду, могутный, авторитетный, с ней наедине становился мягким и ласковым. Его большие руки – кулаки с голову ребенка – касались ее бережно, с заботой. Поначалу робевшая до немоты в его присутствии, Парася постепенно перестала пугаться, а потом почувствовала свою власть над этим самым лучшим, красивым, сильным, умным, наипрекрасным человеком. Она творила с ним чудо, но и он зачудил ее до остановки сердца. В его объятиях ей иногда не хватало воздуха, сердце не стучало – так бы и померла в эту минуту, не жалко, лучше уж не бывает.

      – Ты чего там нюхаешь? – Степан поднял ее лицо, взял в ладони.

      – Сладко пахнет.

      – Да чем же?

      – Тобою.

      – Ах, Парасенька! – Он снова прижал ее к себе. – Голубка ты моя, пичужка…

      Она хихикнула кокетливо:

      – Это что за животное я? Чудо-юдо какое-то. Соболек крылатый с клювиком?

      Степан тоже рассмеялся.

      – Парася, нам пожениться