Случай в Семипалатинске. Николай Свечин

Адаевцы. Подозрительные.

      – Без оружия?

      – Кто же им позволит среди дня с винтовками ездить? Вьюки у каждого, обрез туда легко поместится.

      Выждав некоторое время, они вернулись на дорогу и двинулись дальше. Лыков спросил у молодежи:

      – Полагаете, что по нашу душу?

      – Все может быть.

      – А не мало четверых против нас троих?

      – Если нападать из засады, то вполне достаточно.

      – С обрезом из засады? – усомнился питерец. – Какая дальность стрельбы у обреза и какая точность? Сомневаюсь, что это те, кто нас ищет. И как устроить засаду на голой местности?

      Но подпоручик отверг его сомнения и предположил:

      – Они войдут в Урлюктюм и узнают, что мы там ночевали. После чего развернутся и начнут нас преследовать.

      – Вполне вероятно, – согласился Ботабай.

      Лыков опять возразил:

      – С какой стати казаки станут сообщать что-то проезжим иноверцам?

      – Те сунут рублевину и все узнают, – ответил сын.

      – И как быть?

      – Давайте сядем в Железинке на пароход и пару остановок проплывем. А потом сойдем на берег и опять продолжим верхами.

      Так и сделали. На их удачу, в поселке с часа на час ждали пароход «Казанец». Он принадлежал Товариществу Западно-Сибирского пароходства и торговли и считался одним из лучших. К берегу пришвартовалось неказистое суденышко, однопалубное и все какое-то обшарпанное. Лыкову, привыкшему к шикарным волжским пароходам, оно показалось жалким. Но выбирать было не из чего. Лошадей затолкали в трюм, сами устроились во втором классе. Отец с сыном сразу пошли в буфет, где угостились водкой и ухой. Ботабай остался караулить вещи и попросил принести ему чаю с каймаком[19] и лепешками.

      «Казанец» без остановки миновал Пяторыжский поселок и высадил случайных пассажиров в Бобровском. Здесь берег Иртыша поднимался особенно высоко, и с него открывался панорамный вид. Лошадям требовалось отойти после качки, и всадники задержались здесь на полдня.

      Поселок Бобровский имел две улицы и даже собственную винную лавку. Все пространство вокруг него было засеяно хлебом. Колос уже сжали и обмолотили, теперь повсюду дымили овины, сушили зерно. Ганиев ушел выяснять, нет ли в поселке подозрительных чужаков. А сыщик с разведчиком уселись на скамейку на самой круче и заговорили.

      – Скажи, почему ты до сих пор подпоручик? Я задал этот вопрос Снесареву, но он ответил, что ты сам объяснишь. Твоего брата еще год назад произвели за отличие. Чем ты хуже? Или чем-то провинился?

      – Пожалуй, что так.

      – Излагай, пока никого нет.

      – Бота все знает, его стесняться нечего.

      – Излагай.

      Лыков-Нефедьев снял с головы фуражку, словно хотел перекреститься, и начал:

      – Это произошло в Памирском отряде, в первый же месяц, как я туда попал.

      – А как попал? Ты же служил в Ташкенте, в столице края. И вдруг горы и снега.

      – Сам перевелся. Скучно стало.

      – А

19

Каймак – густые сливки из кипяченого молока.