Дорогами тьмы. Филиппа Грегори

реку был перекинут толстый крученый канат: закрепленный на корме и носу плоскодонной барки – парома, – он тянулся над водной гладью, обвивая петлей устремленные ввысь обводные шкивы на противоположных берегах. Одну за другой Фрейзе завел на борт лошадей и привязал к коновязи. Следом по сходням поднялись остальные. Паром отчалил.

      Сильное течение подхватило их и потащило вниз. Лука, Фрейзе, брат Пьетро и паромщик вцепились в тянущийся поверху канат и, вперехват, вытягивали его, пока барка с глухим ударом не уперлась в стенку причала.

      Рядом были пришвартованы корабли, прибывшие сверху по течению; покачивались на волнах баржи, с боем, наперекор яростному течению, прокладывавшие себе путь из Вены дальше, домой, на восток. Сновал озабоченный люд, таможенники взимали пошлины с капитанов, докеры грузили и разгружали суда, но при этом тягостное безмолвие висело над набережной, и каждый нет-нет да и поглядывал искоса на закрытые городские ворота. Люди спешили, люди боялись: не слышалось ни добродушных шуток, ни свиста. Даже разгружавшие баржу докеры, тянувшие перекинутую через блок веревку с тюками соли, не распевали песен. Не иначе как чума обосновалась в городе. Барки поспешно отплывали, таможенники впопыхах осматривали товары, и все ждали, что вот-вот грянут звуки разухабистой хмельной джиги.

      Закрытые наглухо прочные дубовые городские ворота приотворились, стоило только путешественникам снять с лошадей поклажу, и привратник впустил их в город. Работа на набережной остановилась, люди недоуменно таращились на них.

      – Похоже, кроме нас, никому не хочется соваться в этот город. – Фрейзе скорчил недовольную гримасу.

      – Конечно, – согласился Лука. – Но ведь это наша работа.

      – Да знаю, знаю.

      И огорченный Фрейзе повел Руфино через открытую створку ворот, за ним последовали остальные.

      На первый взгляд городок казался вполне обычным, даже процветающим. Улицы, мощенные брусчаткой из местного гранита, карабкались вверх по холму к центральной площади с каменным обелиском – верстовым столбом; величественные дома городской знати окружали площадь с трех сторон; с четвертой стороны к площади примыкала церковь со старенькой, прячущейся позади часовенкой.

      – Приличная гостиница здесь найдется? – проорал Фрейзе вынырнувшему на площадь человеку – понурив голову, тот плелся за коровой. – С доброй хозяйкой, славным вином и отличным поваром?

      – Сомневаюсь, – заунывно отозвался человек. – Готовит она неважно. Но можете попробовать. Называется «Морской окунь», это на рыночной площади, направо.

      – Так я и думал, – буркнул Фрейзе и зашагал, увлекая за собой остальных, по булыжной мостовой прямиком к площади, где свисающий с балкона сноп пшеницы сообщил ему, что чернеющий дверной проем – это булочная, а высохшая гирлянда остролиста – что перед ним постоялый двор.

      В городе явно творилось неладное. В недрах стоящего нараспашку храма седовласый старик в окружении родных, царапаясь и лягаясь, рвался прочь, а сын упорно