Владыка морей. Эмилио Сальгари

крутясь, извиваясь, корчась, словно змеи, чужеядные лианы. И над пожарищем царил хаос звуков: гул, треск, стон и свист.

      С каждым мгновением на борту бригантины все ощутимее был недостаток воздуха, нестерпимее становилась жара. Разостланные на палубе и прикрывавшие борта судна паруса, непрерывно поливаемые водой, тем не менее высыхали почти вслед за поливкой, коробились, дымились, угрожая загореться. И экипаж задыхался, тщетно пытаясь укрыться от грозящей все испепелить жары, развеваемой гигантским костром. К этому добавлялась другая опасность: с неба на палубу беспомощного судна сыпались дождем искры, падали целые ветви-факелы, причиняя людям страшные ожоги и вызывая здесь и там пожары, с которыми, однако, экипаж быстро справлялся при помощи шлангов и мокрых швабр.

      И как ни привычны были ко всяческим опасностям моряки «Марианны», но и среди них готова была начаться паника, и тревожные взоры выдавали, что ко многим из них закрался в душу страх погибнуть так, без борьбы, без сопротивления в огненном кольце.

      Только один Янес, казалось, сохранял полное спокойствие.

      Он сидел в привычной ленивой позе у двух пушек небольшого калибра, покуривая сигару.

      – Господин! – воскликнул, подбегая к нему, метис Тангуза. – Мы скоро сгорим!

      – Ничем не могу помешать этому, – ответил Янес спокойно. – Нечем дышать? Воздуха недостаточно? Постарайся подышать тем, что осталось в твоих легких.

      – Надо бежать, господин.

      – Некуда, милый. Некуда. Посидим здесь.

      – Но мы сгорим!

      – Если так суждено, то так тому и быть.

      Слова Янеса были прерваны трескотней ружейных выстрелов: несколько десятков словно обезумевших даяков выскакивали на самый край берега, в огне и дыму, и стреляли по «Марианне», осыпая ее экипаж проклятиями и ругательствами.

      – Что за скоты?! – выругался Янес. – Удивительно, до какой степени они надоедливы. Даже изжариться спокойно не дадут. Самбильонг! Надо убрать этих каналий.

      Самбильонг крикнул канонирам, и с борта бригантины загремели выстрелы пушек малого калибра, заряженных картечью. Было видно, как картечь рвала на куски человеческие тела и швыряла трупы обезумевших даяков в горящую траву побережья и пылающие кусты.

      – Хорошо было бы, – пробормотал Янес, наблюдая эту быструю расправу, – если бы в компании, истребленной картечью, находился и наш дорогой друг, пилигрим из Мекки. Но он слишком хитер. Спрятался куда-нибудь в безопасное место…

      Потом Янес обратился опять к Прале, уже подплывшему на полуобгоревшей шлюпке к бригантине:

      – Цепь разбита?

      – Да, господин. И проход открыт.

      – Кажется, дело начинает меняться к лучшему. Тут огонь только разгорается, а вверху как будто начинает ослабевать. Значит, надо испытать свое счастье. Чему быть, того не миновать…

      В самом деле, зеленого свода, нависавшего час назад над ложем могучего Кабатуана, уже не существовало вверх по течению: он сгорел. Зато над самой бригантиной сейчас пылали протянувшиеся