Тропа барса. Петр Катериничев

жертвы жалели, что вообще родились на этот свет.

      – Пошел! Да, рацию поставь на передачу, послушаю вашу беседу.

      – Ага. – Глаза Шалама блестели, он радостно открыл дверцу и не спеша, вразвалочку, словно пытаясь растянуть предвкушение предстоящего удовольствия, двинулся к двери подъезда.

      Крас поднес к губам рацию:

      – Первый всем: начало операции.

      Эту фразу он произнес трижды, последовательно меняя частоту. Закурил. Замер, откинувшись на спинку сиденья.

      Он еще раз прокачивал принятое решение. Все правильно. Если за девкой кто-то стоит, этот кто-то так или иначе проявится. Вот тогда можно будет с легким серд-цем доложиться Лиру: так, мол, и так, против нас работают профи. Для него.

      Краса, это было бы лучше всего: в играх профессионалов он чувствовал себя как карась в пруду. Лир и подавно. Ну а если девка блефует или действует на свой страх, то Шалам выдавит из нее все, что она знает. Было в Шаламе… было в нем что-то бесконтрольно-звериное; когда он чуял близкую кровь, ноздри его трепетали, лицо приобретало какую-то отрешенность… Жертвы чувствовали это кожей, выражение лица Шалама пугало их даже больше, чем предстоящая боль. А уж он-то, Крас, знал: настоящая боль развязывает любые языки.

      Пожалуй, мужчина боялся бы своего слугу, ведь зверь способен на все. Боялся бы, если… в себе он чувствовал зверя, рядом с которым Шалам был просто беспородной дворовой шавкой. Зверя, опаснее, беспощаднее которого нет.

      Он снова прикрыл глаза. И будто наяву, увидел девчонку – нагую, связанную, распятую, беззащитную перед его желанием. Перед его любым желанием. Сглотнул слюну, притронулся к лицу, чувствуя, как наливается кровью, пульсирует шрам.

      Все люди – звери. А это означает только одно: чтобы выжить, нужно быть самым безжалостным из них.

      Глава 9

      – Капкан. Кап-кан. – Аля смотрела в одну точку. – Не знаю я способа прорваться.

      Никакого. Кроме этого. – Она ласково притронулась к оружию.

      – Хороши игрушки… – прокомментировала Настя.

      – Ты знаешь, а мне нравится.

      – Хм… Откуда у тебя к этим железкам такая нежность?

      – Не знаю. Я же рассказывала, с двенадцати лет стрельбой занимаюсь, еще до переезда сюда. С детдома. А в шестнадцать стала мастером.

      – Слушай, а ствол-то этот у тебя откуда?

      – От верблюда. Классная штука, скажи?

      – Ты что его, из тира, где тренировалась, заныкала?

      – Вот еще… Мне его подарили.

      – Кто?

      – Давно. Константин Петрович Фадеев. Он в нашем детдоме дворником-сторожем работал. У него еще протез был вместо ноги, деревяшка. Он как раз стрелковый кружок и вел.

      – Ему что, разрешили?

      – А кому какое дело? Там, кстати, одни ребята были, только я – пацанка. Я у него в сторожке подолгу сидела, а когда он заболел – ухаживала. Насть… долгая это история. Просто как баба Вера меня к себе решила взять, дядя Костя мне «марголин» и подарил. На память. Он умер потом через неделю. Совсем уже старенький был.

      – От чего умер-то?

      – Наверное, как все. Жить устал.

      – А чего ты раньше