Последняя из дома Романовых. Эдвард Радзинский

только Россией начал править. И мы – стрельцы – великий бунт против него учинили. Велено нам было голову сложить на плахе.

      Он видел…

      …как поднимался его дед на плаху… как под ноги деду покатилась отрубленная голова казненного стрельца. И, с усмешкой взглянув на усталого палача, уже поджидавшего его с топором, дед, как мячик, откинул ногой отрубленную голову. И, засмеявшись, положил свою – под топор, на плаху.

      – Увидел царь – и понравилось ему бесстрашное озорство мое, – слышал он голос деда. – И помиловал он меня. Помни, внучек: до конца имей надежду и смерти не бойся.

      – Смерти не бойся, – беззвучно шептали губы старого графа. Около постели графа сидела Анна, любимая, единственная дочь графа. Ее мать умерла сразу после ее рождения. Сейчас Анне исполнилось двадцать лет.

      Анна всматривалась в изуродованное страданием лицо графа. В глазах старика стояли слезы. Он о чем-то просил, что-то хотел сказать. Но она не могла его понять и только умоляюще шептала:

      – Что прикажете, папенька?

      – Сына просят, – сказал сзади Изотов, – за сыном велят послать.

      Старик умоляюще кивнул.

      – Пошлите за Александром, – сказала дочь и заплакала.

      И опять граф впал в беспамятство. И опять он видел деда своего – старого Орла.

      Они стояли перед дедом в ряд, пять красавцев гвардейцев, пять родных братьев.

      – Пять братьев вас, пять Орлов… Ты, Гришка, самый красивый, – подмигнул дед Григорию. – Но зато ты, Алешка… – И дед глянул на Алексея. – А ну, покажи нам…

      Привели быка. Черный, огромный, бык неподвижно стоял перед братьями. Алексей подошел к быку. Сжал пудовый кулак. И одним страшным, быстрым движением ударил быка меж рогами… Качнулся бык. Рухнул как подкошенный. Крик восторга вырвался у братьев.

      – Да, ты самый сильный, – шептал дед, – но ты и самый буйный, осторожки в тебе нет. Но на то, внуки, даден вам брат Иван. – И он ткнул в старшего брата. – Он самый хитрый, и он отца вам вместо. А Владимир да Федор – младшие, всем вам преданы. Одна душа и одна голова… Покуда вместе будете, никому вас не сломить!

      Императрица на потолке улыбалась.

      – Сломила… – слышал свой голос умирающий граф, – одна ты нас всех сломила.

      И он увидел императрицу совсем молодой великой княгиней на том балу.

      – Тогда все ночи танцевали, – усмехнулся старик, – Елизавета села на трон после переворота… Был он ночью устроен… И теперь по ночам боялась спать. И Петербург танцевал, танцевал до утра. Бал… бал…

      Они стояли в дворцовом зале – Григорий и Алексей, два красавца – высоченные, в блестящих гвардейских мундирах.

      – Ох и хороша великая княгиня. Ей-ей, хороша! – шептал Григорий.

      Екатерина, танцуя, вдруг обернулась.

      – Отметила! – зашептал Григорий и совсем приник к уху брата: – Загадал, коли сейчас еще обернется… Ну, обернись, душа ты моя!

      И опять, танцуя, Екатерина мельком взглянула на братьев. И улыбнулась.

      – Моя будет, – прошептал Григорий.

      – Да