История моей грешной жизни. Джованни Джакомо Казанова

отсылал ее, когда бывал не в духе, так что жили мы в мире и согласии. Союз наш продолжался четыре месяца, когда Мими объявила мне, что беременна; я отвечал, что не знаю, как ей помочь.

      – Надобно подумать о всяких вещах.

      – Так подумай.

      – О чем, по-твоему, я должна думать? Что будет, то пускай и будет. По мне так лучше вовсе об этом не думать.

      На пятом или шестом месяце живот Мими не оставляет у матери никаких сомнений; она таскает дочь за волосы, колотит, принуждает во всем сознаться и желает знать, кто ей помог растолстеть; Мими отвечает – и быть может, не лжет, – что это я.

      В гневе г-жа Кенсон поднимается ко мне, врывается в комнату, бросается в кресла, переводит дух, утишает негодование свое бранью и в конце концов объявляет, что я должен быть готов жениться на ее дочери. Получив сей приговор и поняв, о чем идет дело, я отвечаю, что женат в Италии.

      – Тогда зачем же вы сделали ребенка моей дочери?

      – Уверяю вас, я не имел подобного намерения; да и кто вам сказал, что это я?

      – Она, сударь, собственной персоной: она в этом уверена.

      – С тем ее поздравляю. Я же готов поклясться, что вовсе в этом не уверен.

      – Что же теперь?

      – Теперь ничего. Коли она беременна, так родит.

      Она с угрозами спускается вниз, и я вижу в окно, как она садится в фиакр. Назавтра вызывают меня к квартальному комиссару[109]; я иду и встречаю там г-жу Кенсон во всеоружии. Квартальный, спросив мое имя, сколько времени я в Париже и множество других вещей и записав мои ответы, вопрошает, признаю ли я, что нанес дочери присутствующей здесь дамы обиду, в которой меня обвиняют.

      – Сделайте одолжение, господин квартальный, запишите ответ мой слово в слово.

      – Извольте.

      – Я не наносил никакой обиды Мими, дочери присутствующей здесь госпожи Кенсон, и в том полагаюсь на саму Мими, каковая всегда питала ко мне то же дружеское расположение, что и я к ней.

      – Она говорит, что вы сделали ей ребенка.

      – Быть может; но наверное это не известно.

      – Она утверждает это достоверно, ибо другого мужчины, кроме вас, у нее не было.

      – Когда так, она достойна жалости, ибо мужчина в подобных делах может верить лишь законной своей жене.

      – Что вы ей дали, чтобы соблазнить?

      – Ничего, ибо это она соблазнила меня, и мы вмиг поладили.

      – Была ли она девицею?

      – Это меня не занимало ни до, ни после: не имею понятия.

      – Мать ее требует от вас удовлетворения, и закон признает вас виновным.

      – Никакого удовлетворения от меня она не получит, а что до закона, то я охотно ему повинуюсь, но прежде должен взглянуть на него и убедиться, что и в самом деле его преступил.

      – Вы уже во всем сознались. Или вы полагаете, что мужчина, сделав ребенка честной девушке в доме, где живет, не преступает законов общества?

      – Согласен, когда бы мать ее была обманута; но когда она сама посылает дочь свою ко мне в комнату, разве не должен я полагать, что она расположена мирно перенести все

109

Квартальный комиссар – Мишель Мартен Гримперель. Начальнику (генерал-лейтенанту) парижской полиции (им с 1747 по 1757 г. был Н. Беррье) подчинялись 48 комиссаров, вершивших правосудие в 21 квартале. Донесения инспектора полиции Менье подтверждают рассказ Казановы. Ему помогло выпутаться из этой истории заступничество Сильвии перед начальником полиции. Венецианцу велели уплатить девице сто экю.