Лунин, или смерть Жака. Эдвард Радзинский

вам посрамления не было, дескать, так и так: от апоплексического удара скончались…

      Молчание. Смешок.

      Лунин. Значит, удавите… Тебе предписано?

      Григорьев (только вздохнул). Так что должен я обыск произвести в камере… чтобы никакого противозаконного оружия… (Помолчав.) Михаил Сергеевич, вы ж понимаете, дело совсем тайное… а я такое на себя беру – вас предупреждаю. Но ведь милосердие должно быть.

      Лунин. Что должно быть?

      Григорьев (твердо). Милосердие.

      Смешок Лунина, как кашель.

      Нет, не одно лишь милосердие, конечно, а обоюдная польза тоже. (Медленно.) Если дадите честное слово подпустить к себе… исполнителей… я ничего обыскивать не стану… Можете сделать в полнейшем одиночестве необходимые приготовления… и помолиться… или написать чего… естественно, без упоминания о… (Замолчал.)

      Лунин. А как обману?

      Григорьев. Что вы, Михаил Сергеевич. Уж если вы свое слово скажете… Да и для вас выгоднее – боли никакой. Я двух человек возьму, они опытные, сноровистые, Родионов и Баранов. У них, почитай, человек по десять на совести… Только пальцы на горло возложат, и не почувствуете. (Тихо.) Если сопротивляться, конечно, не станете…

      Лунин. Боишься?

      Григорьев. А как же вас не бояться… Вас все боятся, Михаил Сергеевич. Одной рукой девять пуд выжимаете, а если еще пистолетик куда припрячете. Удушить-то вас все равно удушим… но крови-то, крови… А зачем? Я все вам как на исповеди выкладываю, чтобы вы помыслы мои знали: вы – нам, а уж мы вам послужим… Все ваши пожелания да распоряжения передам сестрице вашей и еще кому.

      Лунин. Когда удавить думаешь?

      Григорьев. В три после полуночи… уж позже никак нельзя. К трем всех заключенных из тюремного замка выведем… вроде на поверку…

      Лунин. На случай, если слова не сдержу?

      Григорьев. Я того не говорил, только к трем выведем всех! Всех! Из замка!

      Долгое молчание.

      Лунин. Но условие будет. (Смешок.) Насчет шеи моей мы, можно считать, договорились – условие будет насчет глаз моих… Ты знаешь, я католичество принял, чтобы в одной вере с вами не состоять. Оттого, согласись, увидеть последним смертным взглядом ваши рожи…

      Григорьев. Не понимаю вас, Михаил Сергеевич.

      Лунин. Священник католический, который к полякам каждый день в тюрьму приезжает, – он и сегодня приехал?

      Григорьев. Точно так.

      Лунин. Так вот. В час смертный я хочу увидеть его лицо, чтобы он мне глаза закрыл.

      Григорьев. Шутить изволите?

      Лунин. Послушайте, мальчик, я редко шучу. (Он холодно и страшно посмотрел.) Священник закроет мне глаза. Только тогда вы шею мою получите. Если не так, Григорьев, добирайтесь до нее сами. И уж двух, как минимум, я с собой заберу при лучшем для вас исходе.

      Григорьев. Но как же это можно? Дело ведь тайное… Я присягу дал…

      Лунин. А я уже все продумал… Священника… ты в ту камеру поместишь… со мной рядом… ну, где ты Марфу держишь… (Смешок.) А как душить меня начнете… криком его и разбудим.

      Григорьев.