Аз Бога Ведаю!. Сергей Алексеев

третий раз трехокая вознеслась и замерла на руках мужей.

      А вознесясь, молчала! Ибо позрела свой рок, а вместе с ним – рок князя Святослава…

      – Ответствуй же, Креслава! – кричали ей с земли, но голоса едва доставали ее ушей. – Что зришь, поведай!

      С трудом открыла уста свои Креслава, прокричала:

      – Зрю рок свой!.. О, горе-горе! Он – иной! Я нареклась женою князя быть, а мне отпущено остаться на земле!

      Не слышали Гои – так высоко вознеслась всевидящая. Волновались, кричали и еще пуще заглушали ее голос.

      – Храните князя своего! Свет храните в нем! – взывала к земле Креслава. – Иначе придет Тьма! Князь Тьмы!

      А Гои взвыли, тянули в небо руки:

      – Хоть слово оброни! Отчего Русь будет в печали: кто принесет беду?!

      Но в оре громогласном тонула речь ясновидящей, ибо истина слышна, если ее терпеливо слушать.

      – Внемли же, русь! – она кричала. – Не сбережете князя – он станет Тьмой! Храните свет!!!

      Но уж мужи держать ее устали, помост из рук их распался, ибо не трехокую жену вздымали к небу – а Время двигали, на миг короткий испытав то, что совершают боги ежечасно.

      Ступив на корабль, Креслава хотела крикнуть Гоям то, что кричала с высоты, но уж лишилась речи.

      Кто будущее зрит с земли, не может молвить слов.

      Лишь третье око во лбу ее блистало, роняя яркий свет на смертных. Над русью же молва текла рекой, бурлила и пенилась, как воды на порогах. Судили и рядили, гадали, гомонили, а трехокая молчала…

      Удел незрячих – суть глагол, удел всевидящих – хранить молчание.

      Но вот ударили в щиты! И звон булата, расплескавшись, затворил слух – вся русь лишилась речи!

      Княгиня Смерти, как подобает кормчей на этом корабле, не утратила духа: не слушала она ни крика Креславы, ни волнения Гоев. Железными перстами своих рук она взяла трехокую и повела ко князю. А он все звал: «Приди, желанная Креслава! Я жду тебя… Скорее, на нашем ложе так приятно!» Однако иной зов уж помутил разум! Креславу звал детский голос живого князя:

      – Спаси меня, Креслава! Мне страшно на земле! Свет пред очами меркнет!

      Осталось сделать шаг, чтобы вступить в шатер. Уж молодцы с повязанными глазами распростерли руки, дабы не ускользнула мимо них та, что сказала: «Я!»…

      И тут трехокая вырвала свою руку из клешни старухи и, обманув слепых молодцев, бросилась назад! Да на пути восстали две сестры – дочери Княгини Смерти. Не помня себя, она сбила с ног одну, другую, подобно оленице в ловчей яме, скакнула на высокий борт насады и с него, как в пропасть, кинулась в речные волны!

      Река змеиная, Уж-река, сомкнулась над головой. Студеная вода обвила жаркое, стремительное тело…

      Никто из Гоев не позрел побега. Русь ожидала часа воскрешения, приковавшись очами к трем столбам, на коих полыхал огонь-сварожич. Караульные же воины, стуча в щиты, оглохли и ослепли – всех чаровал сей погребальный звон!

      Но Княгиня Смерти и тут не пала духом. Хоть и утекла вместе с водой та, что нареклась быть вечной женой, снаряженный