Огонь на поражение. Петр Катериничев

когда я уезжал, денег хоть на одну акцию было…

      – Во-во… На опохмелку не хватало… – Толик налил себе огромную пиалу чаю. – Короче, в начале июля мы с Алкой поцапались…

      – А когда вы не цапались…

      – Да не, по-серьезному. Сидели, клюкали, еще Мишка был с моей работы, ты его не знаешь… Короче, Мишку проводили, еще приняли, слово за слово, Алка меня хрясь ложкой по мордам…

      – Половником, – усмехнувшись, поправляет Алка.

      – Ну да. А я тоже подогретый был – ну и под глаз ей брызнул. Алка – в слезы и – шасть из дому. Ну куда она пойдет? Понятно, к теще. За ней я, конечно, не побежал, мужчина все же и гордость свою имею…

      – Да ты не ходячий просто был…

      – Алка, помолчь. Ну, а утром подумал, решил – пойду на мировую.

      – Подумал он… Опохмелиться нечем было, вот и прибег, – язвит жена, но Толика, похоже, все это даже забавляет.

      – Речь не о том. Посидели у тещи, потолковали. Вроде помирились. Ну, она выставила, все втроем вмазали, ну и с Алкой там и остались. Проснулся ночью, по нужде. Пробираюсь назад в комнату, ощупью… Теща дрыхнет. Ну я и шасть к секретеру…

      – Рецидивист прямо, – комментирует Алка.

      – Не знаю, кой черт меня под руку толканул… А просто – денег-то ни шиша, утро забрезжит – чем похме-ляться стану? Ну и залез. Думаю, поживлюсь десяткой, и хорошо. И надо же, хмельной был, а сообразил – где бабы деньги-то спрячут? В белье, где же еще!

      – Психо-о-олог…

      – В общем, сую руку под белье в нижнем ящике – а там белья-то всего ничего.

      И денег никаких – пачка бумаг. Толстенькая! Дрон, у тебя какая книга самая толстая?

      – А Бог его знает… Справочник фельдшера.

      – Ну вот, так в аккурат такой толщины пачка и была. На кухню выволок, глядь – акции «Эм-Эм-Эма». А я б знать не знал, что с ними вообще делают, если б не тот телевизор…

      – Это точно. От Лени Голубкова, как от судьбы, – не уйти.

      – Было. Да у меня-то вся жизнь, ты помнишь, как в сумерках проходила…

      – И у меня от тебя – в потемках, – вставляет жена.

      – Да уж… Короче, в башке всплыло сразу: свободно продаются и покупаются… Ну я всю пачку возьми да и сунь в авоську… А пока теща дрыхнула – втихаря из квартиры-то и утек.

      – А мамашка моя тоже хороша, – перебивает Алка, – ни мне, ни Славке, брату, про те акции ни гугу. Я-то знала, что у нее давно еще тысяч десять на книжке лежало, мы с Толиком когда еще просили, на квартиру-то… Сказала:

      «Нету», как отрезала. А потом я уже и забыла об них… Вернее, решила – пропали на книжке-то…

      – Ага, у Авдотьи Никитичны пропадут, пожалуй, кукиш с маслом… Зря она, что ли, за прилавком тридцать лет простояла… Зажала денежки…

      – Не болтай зря. Я-то с ней росла, помню, как они доставались…

      – Да и люди не без глаз… Там – привес, там отвес…

      – Да?! Много ты на той копеечной картошке с морковкой наперевешиваешь? – рассердилась за мать Алка. – А мешки те – на себе тягай, а картошку ту мерзлую – руками разгребай с подсобки-то, а заведующей – дай, а участковому – дай, а инспекторам всяким торговым – дай… Это ты все подсчитал? С тех копеек-то?