Еще один день. Станислав Вторушин

не выдержала Татьяна.

      Песня ей понравилась. Не потому, что посвящалась какой-то Татьяне, то есть в исполнении Андрея – ей лично. Понравилась мелодия, уводящая в прошлое и рождающая в душе грусть. Песня то ли забытой, то ли отвергнутой любви. И она спросила:

      – Ты еще что-нибудь Лещенко знаешь? Спой.

      – Что-нибудь под настроение? – спросил Андрей, не сводя с Тани ласкового взгляда.

      – Настроение у нас не у всех одинаковое, – сказала Светлана. – Спой, что тебе самому у этого Лещенко больше всего нравится.

      Андрей перепробовал несколько фокстротных начал, но ни на одной мелодии не остановился. Потом вдруг заиграл неизвестный Татьяне мотив и запел:

      Здесь под небом чужим я как гость нежеланный,

      Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.

      Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,

      В дорогие края провожаю их я.

      Минуту-другую все трое молчали. Потом Татьяна спросила:

      – Лещенко сейчас живой? Почему о нем ничего не слышно?

      – О нем давно ничего не слышно, – ответил Андрей. – Петр Лещенко умер в начале пятидесятых.

      – Он из эмигрантов? Откуда ты о нем знаешь?

      – От дяди. Он рассказывал, что еще до войны пластинки Лещенко и Вертинского на рынке стоили столько же, сколько велосипеды.

      – По-моему, Вертинский в Россию вернулся? – попыталась вспомнить Татьяна. – А Лещенко?

      – Лещенко в Румынии остался. Там он и умер. В тюрьме. Дядя после войны привез из Румынии два альбома его пластинок.

      – Два альбома пластинок – это же тяжело. А у нас Лещенко не выпускали?

      – У нас его пластинки на «ребра» переписывали, – сказал Андрей.

      – На какие ребра? – не поняла Татьяна.

      – На использованную рентгенпленку.

      – Это верно, – подтвердила Светлана. – У меня такие пленки были. Только не Лещенко, а Вертинского. Я сама крутила их на проигрывателе.

      Татьяна все еще была под впечатлением песен. И ни к кому, пожалуй, не обращаясь, а только отвечая собственным мыслям, грустно сказала:

      – Действительно, «умом Россию не понять». Уехал человек за границу и вроде перестал быть русским. Тот же Лещенко…

      – Что ты зациклилась на Лещенко? – усмехнулась Светлана. – А Шаляпин? А Бунин, лауреат Нобелевской премии? Пушкин, по-моему, говорил: «Славой предков гордиться не только можно, но и должно»… Вот мы и гордимся…

      Разговор перешел на знаменитостей, которые были в эмиграции и которые не были. И вдруг вроде бы случайно (хотя давно держал это предложение в уме) Андрей «вспомнил»:

      – Мы завтра летим к рыбакам-хантам на одно богом забытое озеро. Не хотите слетать с нами?

      – Я, например, нет, – сразу отказалась Светлана. – Мне надо репортаж из экспедиции писать. А насчет Тани не знаю. – Татьяна вопросительно посмотрела на подругу. Та посоветовала: – Я бы согласилась. Такая возможность за всю твою оставшуюся практику может не представиться.

      – А редактор? – нерешительно спросила Татьяна.

      Светлана, как показалось Татьяне, улыбнулась с подтекстом:

      – «Северная