Чернокнижник. Ольга Морозова

ей за повозкой нужно гнаться было?

      Вызвали урядника, тот расспросил дворовых, но ничего путного не узнал. Дело открыли, но поиск в окрестностях ничего не дал. Савву и Надин искали несколько месяцев, но безрезультатно. Тогда решено было отдать имение наследникам, если таковые найдутся.

      Единственным наследником имения оказалась теща Саввы, матушка Надин, Дарья Спиридоновна. Она приехала в имение, чтобы доживать тут свои дни, как она выразилась, и скорбеть о пропавших – Савве и Наденьке.

      Тут прожила она остаток отмеренных ей лет и тихо скончалась в 1914 году. Похоронили ее на местном кладбище. О Савве и Надин никто больше ничего не слышал, а начавшиеся впоследствии события и вовсе стерли память о них даже у тех, кто их знал.

1988—1999 год, Россия

      Молодой человек сидел за кухонным столом в грязной коммуналке и пил кефир. Его равнодушный взгляд блуждал по заляпанным жирными пятнами стенам, по давно немытым стеклам, в конце концов опустился на пол, по которому полз огромный черный таракан. Молодой человек хотел раздавить его, но потом передумал и убрал ногу. Таракан внушал ему чувство уважения, потому что не боялся ползти по враждебной территории прямо средь белого дня.

      Молодой человек допил кефир и уставился в желтый, в разводах потолок. Жилище было хоть и паршивым, но своим. Он давно хотел остаться один. Эту занюханную коммуналку он получил от государства, как выходец из детского дома. Конечно, ему полагалась отдельная квартира, о чем был прекрасно осведомлен. Просто в данном случае это было не принципиально. Молодой человек начал негромко насвистывать.

      Его мать была шлюхой. Ее изнасиловали, и она родила его. Смешно! Шлюху – и изнасиловали! Вспоминая это, молодой человек всегда смеялся. А может, она и не была шлюхой? Но, во всяком случае, с головой у нее было не в порядке, это можно было сказать совершенно точно. Пару раз она приходила в детский дом, рыдала, обещала забрать его домой, но естественно, не выполнила обещания. Но он не расстроился, он никогда не считал ее своей настоящей матерью. А потом ему сказали, что она умерла, кажется, ее убили. Он даже был этому рад, потому что не хотел видеть ее опухшего с глубокого похмелья лица и пьяного раскаяния. Он не проронил ни слезинки, узнав это. Она была противна ему, противна до глубины души, поэтому ее преждевременная смерть нисколько его не расстроила.

      А потом он вырос и покинул стены детского дома, тоже впрочем, не особенно жалея об этом. Поселился в коммуналке, поступил на завод, вступил в комсомол. Никто не мог сказать о нем ни единого дурного слова. Никто ничего не знал о нем, кроме сухих сведений официальной биографии. Он не стремился раскрывать душу, хотя на контакт шел легко.

      Но сам он знал о себе все. Он знал, кто он. Он знал, кто его Отец. Он знал, что он хочет. Он знал, что он не один, и что он должен найти куски своей собственной плоти, своих братьев и сестер. Так велел его Отец, а значит, он найдет их, чего бы это ему не стоило.

      Он