Хранитель. Михаил Павлович Рожков

словах есть доля здравого смысла. То есть вы тут стараетесь построить новый идеальный мир?

      – Не идеальный. Более правильный. И не только я, а все по чуть-чуть. Вот, к примеру, будет у нас мальчишка мучить кошку, он за это получит ремня. И все будут знать, что за дело. И до него в конце концов дойдёт. А, допустим, в вашем городе шлёпну я мальчишку по попе за дело и что? Тут же мать будет кричать, полиция, журналисты, ООН, в конце концов чуть ли не педофилом объявят. А потом через несколько лет этот мальчик будет уже не кошку мучить, а живых людей. Это так, просто пример.

      – Доходчиво объяснили, – произнёс журналист.

      – Думаете, мы не хотим хороших дорог, больших красивых домов, театров, музеев, телефонов и других благ цивилизаций? Хотим. Но никто нам этого не даст. Поэтому у нас есть два пути: либо совсем скатиться, либо строить новое, более правильное общество. Поэтому красная земля и стена – это своего рода благодать, никто сверху с указкой не лезет.

      Повисла пауза.

      – Ну, видимо, нам нечего больше друг другу сказать, – произнёс священнослужитель. – Поэтому ступайте с богом. Всё, что задумано, у вас получится. Главное, плохого не задумайте.

      – Странный вы, отец Михаил. Необычный.

      – Отчего же. Самый обычный. Две руки, две ноги и голова. Просто вы меня воспринимаете таким, Пётр Алексеевич. Вы вот тоже для меня необычный.

      На том и расстались. Ручкин шёл домой по хрустящему снегу и размышлял о необычном разговоре с батюшкой. Мороз крепчал. Вечерело. На улицах села было пусто. Ещё журналист думал о том, ответит ли на его записку неизвестный. От этих мыслей ему захотелось побыстрее добраться до дома, он огляделся по сторонам, удостоверился, что вокруг никого нет, и пустился вприпрыжку. Настроение было благостное.

      На столе в доме лежала записка: «Неважно. У нас общие интересы».

      День девятый

      Баня

      Солнечный луч мягко скользнул по щеке и нагло принялся светить сквозь закрытое веко. Ручкин зажмурил глаза сильнее, но продолжал спать. В доме было прохладно, и поэтому приятно вот так ловить тёплый утренний солнечный луч, находясь в лёгкой полудрёме. Осенний и зимний солнечный луч – это не то, что дерзкий летний. Летний проникает везде и всюду, слепит, обжигает, а зимний светит мягко, нежно, ласково, согревая своим теплом. Пётр Алексеевич нехотя открыл глаза, сладко потянулся и быстро встал с кровати. Умылся, сделал зарядку, позавтракал, оделся и отправился в школу.

      На улице стоял лёгкий морозец, изредка с неба лениво и нехотя падали снежинки. В прекрасном настроении журналист довольно быстро добрался до школы, которая встретила его по-прежнему пустотой.

      – Самуил Степанович, – крикнул Ручкин, стоя в коридоре.

      В ответ тишина. Журналист принялся бродить по школе, открывая одну дверь за другой, пытаясь найти учителя. Открыв очередную дверь, он поразился: помещение представляло собой целую лабораторию. Вокруг стояло бесчисленное количество пробирок, бутылок, склянок. На столах стояли штативы, микроскопы,