Дом там, где твое сердце. Айрин Серпента

Линтрем, вы искушаете меня соблазном удалить вас с лекции…

      К его удивлению, Лиз смущается всерьёз, краснеет, по-детски оправдывается:

      – Я ничего… а что я?..

      Чудесная игра. Марис откашливается:

      – Вернёмся к теме телесных различий. Женщина предназначена природой стать матерью и кормить дитя, поэтому у неё внутри есть тайная полость для вынашивания младенца и грудь с сосцами, из коих выделяется молоко…

      – Корова, – печально вздыхает Лиз. Нет сомнений, когда бы её допустили на лекцию в настоящем университете, она бы взбаламутила весь факультет.

      – Строение живородящих самок похоже, – соглашается Стронберг, стараясь не обидеть её. И забывает дышать, когда тёплая мозолистая ладошка ложится ему на грудь.

      – Марис… а где ты набрался этих мудрёных слов?

      Ловя наслаждение звуком своего имени на её устах, он с трудом понимает вторую часть. Но понимает – и хмурится: она стремится разрушить отличную игру.

      – Много ездил по миру, малышка. А можно, я изучу, правильно ли устроена твоя грудь? – ладонью он плотно обхватывает холмик размером с хороший апельсин. И прёт напролом. – Тебе для этого придётся поднять рубашечку.

      Грудная клетка Лиз раздувается, как кузнечные мехи, и Стронберг догадывается – планирует завизжать. Другой рукой сноровисто закрывает рот девушки.

      – Всё, всё, я уже хороший. Давай перейдём к строению мужчин?

      Элиза крутит головой и рычит, а когда удаётся освободиться от его руки…

      – Лучше мы перейдём к смертоубийству! У меня есть жених, сколько раз говорить?!

      – Ага, и поэтому ты валяешься со мной на сеновале практически голая!

      – Убью тебя, – Лиз разъярилась не на шутку. Волоски на загривке Мариса встали дыбом. И не смешно вовсе, даже редкий зверь слон боится дикую мышь.

      – Убивай, – он расслабился, закрыл глаза и раскинул руки, прикинувшись трупиком. Дохлая жертва не интересна практически никому.

      Лиз презрительно сморщила нос.

      – Ну, хватит. Если моя одежда подсохла, я буду собираться домой.

      А вот этого Марис не собирался ей позволить.

      – Домой? Лиз, на дворе глубокая ночь. Что скажет Мелисса, когда ты ночью постучишься в двери?

      – Хорошо, что пришла, – но девушка всё же задумалась. Надевать сырую одежду и вылезать под дождь – он так и стучал по крыше сарая, во тьме шлёпать по скользкой мокрой траве да грязи…

      – Останусь, если дашь обещание, Стронберг, не приставать ко мне.

      Вздох Мариса – верх притворства.

      – Не могу я этого обещать. Лучше скажу по-другому – ничего против твоей воли, тебе не будет неприятно.

      Элиза снова легла на сено. Поёрзала, перебралась ближе к Стронбергу на одеяло.

      – Я никогда не обращала внимания, что оно колется. Ты делаешь меня слабой, барон.

      По крайней мере, не «барончик». Он, видимо, подрос в её глазах.

      – Жить в грязи и лишениях не означает демонстрировать свою стойкость. Только глупость и лень, нежелание выбраться оттуда.

      – Ты,