Рядовой Иван Ященко. Иван Комлев

чиркнул собаке по горлу. Челюсти разжались не сразу. Набежавший со второй собакой фашист, увидев, что русский вооружён, поднял автомат и ударил очередью по ногам Дзагоева. Но тот уже успел сделать замах и метнул нож. Целил в горло, но очередь по его ногам пришлась мгновением раньше, и лезвие воткнулось немцу не в горло, а ниже и правее, под ключицу. Падая, Дзагоев увидел, как от изумления и боли исказилось лицо немца. Дальше – тьма.

      Очнулся Иван лишь в кузове грузовика. Все беглецы, грязные, в изорванной кровавой одежде, лежали тут же. Не было только старшего сержанта. В лагере их выбросили из машины на землю так, словно это были мешки, – напоказ остальным пленным и в назидание.

      – Ну, – сказал гауптман, – докладывай.

      Михаил переступил с ноги на ногу:

      – Честное слово: я ничего не знал!

      – Твои друзья роют проход, а ты ничего не знал? «Честное слово!» А? К нам прибыли хорошие специалисты по развязыванию языков. Они объяснят тебе, что такое честь немца. А потом я прикажу повесить тебя вместе с беглецами. Ты понял?

      – Я… я… понял. Но они мне не доверяли никогда. Я не знаю почему. Даже когда в полку… до плена. Клянусь вам!

      Бартев уже сам верил в то, что говорил, – так хотелось ему жить. Жить, жить!

      – Ладно, – решил гауптман, – даю тебе ещё время на размышление. Пшёл вон!

      Испуг пленного, истовость его раскаяния и вера в свою непричастность к побегу пленных несколько поколебали убеждение эсэсовца. Или же он решил использовать Бартева в своих, пока неясных пленнику, целях – Михаил этого не понял, но небольшую отсрочку от жестокого наказания он получил. На трясущихся ногах, всё ещё прихрамывая, явился на кухню.

      Пауль Кляйн не стал вершить суд и наказание, глядя на ночь, отложил дело до утра.

      Избитые до полусмерти Иван, Василь, Влас и Фёдор лежали некоторое время там, где их сбросили с машины, вблизи от ворот лагеря. Потом, помогая друг другу, перебрались на своё место, где провели все предыдущие дни плена. Дзагоев остался лежать на том же месте, он был без сознания.

      Старшего сержанта не было ни живого, ни мёртвого, и, судя по тому, что несколько мотоциклистов с собаками в люльках вновь отправились на поиски, ему удалось уйти. Пока.

      Голова у Ивана кружилась, затылок, куда пришёлся удар кованым носком фашистского ботинка, разламывался от боли, искусанные собаками бока и ноги страдали не меньше. Он повалился на землю и так, в полузабытьи, пребывал до утра.

      Утром лагерников построили, и они могли видеть поставленную за ночь у ворот виселицу. В нижней части перекладины были ввинчены четыре крюка.

      Беглецы в строй не встали, не могли. Дзагоева Иван увидел рядом с собой. Это доктору разрешили ночью убрать полутруп подальше от ворот. Дзагоев пришёл в сознание и, увидев товарищей по несчастью, вдруг улыбнулся и сказал с придыханием:

      – Вано, будэш живой, схады на Кавказ… скажи всэм, что Висарион адэн нэмца… чуть нэ зарэзал.

      Придерживая рукой