Деревенский детектив. Рассказы, повесть. Виль Владимирович Липатов

были здесь!

      – Любовь возвернулась?

      – Пути любови неисповедимы, Федор Иванович. Знаете, в том возрасте, когда цветы уже не пахнут…

      – Знаю, знаю, – охотно согласился Анискин. – Я как у Панки Волошиной побывал, то все знаю про любовь, но теперь вопрос не в этом, Геннадий Николаевич, а в том, чтобы всю картину обрисовать… Вот я тихонечко на диван сяду, хоть на нем сто пудов пыли, а вы мне полегонечку все и обрисуете. Торопиться нам некуда, время утреннее – вот вы мне все и распишите…

      Анискин на самом деле сел на диван, который, заскрипев, провалился до полу, а пыль поднялась клубами; чихнул от этого и ясными, безмятежными глазами посмотрел на заведующего:

      – Ну, давай по порядочку…

      – Федор Иванович, – красивым голосом сказал заведующий и так отрешенно взмахнул головой, что длинные волосы рассыпались веером. – Федор Иванович, я очень уважаю вас и ваше семейство, но нужно ли ворошить такие интимные подробности мужской жизни, которые задевают больные струны…

      – Можно и не ворошить! – мирно сказал Анискин. – Можно, Геннадий Николаевич, но тогда я вам аккордеон не найду. А он все-таки триста пятьдесят рублей стоит. Так что давайте ворошить… Когда вы закрыли клуб?

      – В одиннадцать часов, как неоднократно подчеркивалось районным управлением культуры…

      – Ну?

      – Евдокия Мироновна, если можно так выразиться, уже находилась в этой комнате, именуемой гримуборная…

      – Ну!

      – Дальше, Федор Иванович… дальше…

      – Ну, ну!

      Заведующий Геннадий Николаевич Паздников заплел руку за руку и потупился – уши у него горели, как ягоды рябины, которую Анискин по-прежнему галантно держал в руке, а иссиня-красный чиновничий нос, наоборот, побледнел. Глядя на него, Анискин широко улыбнулся и спросил:

      – А к Дуське на квартиру чего же не пошли? Ведь раньше-то, в первую любовь, вы все ночи у нее в квартире заседали?

      – Тут, Федор Иванович…

      – Ну, ну, Геннадий Николаевич…

      – Видите ли, Федор Иванович…

      – Ну, еще раз ну…

      – Григорий Семенович Сторожевой! – коротко ответил заведующий. – Товарищ Сторожевой!

      После этих слов Анискин торопливо склонил голову, бесцельно понюхал ветку рябины и надул губы. В груди участкового что-то поклокотало и затихло, он поднял голову и, глядя в частый переплет окна, раздумчиво сказал:

      – Это так надо понимать, что вы боитесь, как бы Гришка Сторожевой вас на Дуськиной квартире не пымал и…

      – Этот человек на все способен! – убежденно и горячо ответил заведующий. – Вы бы знали, Федор Иванович, какими глазами он смотрит на меня…

      – Глаза-то что, – по-прежнему раздумчиво сказал Анискин и опять понюхал рябину. – Глаза-то пустяки, Геннадий Николаевич, а вот, подлец, дерется… Он, варнак, этой весной Сеньке Панькову скулу проломил, хотя Сенька возле клубу с братьями обретался. Дак и братьям попало, Геннадий Николаевич. Страсть!

      – Федор Иванович,