Легенда о сепаратном мире. Канун революции. Сергей Мельгунов

9. Важно отметить, что имп. Николай II, вопреки существующим в литературе утверждениям, из письма Васильчиковой никакого строжайшего «секрета» не сделал. Он передал письмо Сазонову, что совершенно определенно подтверждается письмом кн. Кудашева (представителя мин. ин. д. в Ставке) Сазонову 25 марта, которое передает разговор Кудашева с вел. кн. Ник. Ник.: «Осведомляя Вел. кн. о слухах, касающихся мира, Кудашев прибавил, что Сазонов не придал “слишком большого значения” переданному ему Государем письму, так как было слишком много намеков»10. Осведомлен был и военный министр Сухомлинов, занесший в дневник 24-го марта, что Вильгельм «закидывает удочки через лиц, находящихся за границей и близких Государю». Однако Царь «выразил твердую решимость довести дело до конца и не поддаваться ни на какие уступки…» Осведомлен был и русский посланник в Швеции Неклюдов.

      2. Ходячая молва (Письмо принца Гессенского)

      Между третьим письмом Васильчиковой и ее приездом в Россию прошло целых шесть месяцев. За это время были сделаны и другие попытки прощупать почву для возможного мира между Россией и Францией с Центральными Державами. Нас может интересовать лишь то реальное, что направлялось по адресу России. И здесь, конечно, останавливает внимание письмо принца Гессенского к сестре. О нем А. Ф. сообщила в Ставку мужу 17 апреля: «Я получила длинное, милое письмо от Эрни. Он пишет: “Если кто-нибудь может понять его (тебя) и знает, что он переживает, то это я…” Он стремится найти выход из этой дилеммы и полагает, что кто-нибудь должен был бы начать строить мост для переговоров. У него возник план послать частным образом доверенное лицо в Стокгольм, которое встретилось бы там с человеком, посланным от тебя (частным образом), и они могли бы помочь уладить многие временные затруднения. План его основан на том, что в Германии нет настоящей ненависти к России. Эрни послал уже туда к 28-му (2 дня тому назад, а я узнала об этом только сегодня) одно лицо, которое может пробыть там только неделю. Я немедленно написала ответ (все через Дэзи11) и послала этому господину, сказав ему, что ты еще не возвращался, и чтобы он не ждал и что, хотя все и жаждут мира, но время еще не настало. Я хотела кончить с этим делом до твоего возвращения, так как знала, что тебе это было бы неприятно. В., конечно, ничего абсолютно об этом не знает12. Все письмо очень милое и любящее. Оно меня очень обрадовало, хотя, конечно, вопрос о господине, который там ждет, а тебя здесь нет, был очень сложным. Э. будет разочарован».

      К сожалению, письма принца Гессенского нет, очевидно, в «романовском архиве». Можно строить всякие догадки, но единственным фактом все-таки будет утверждение А. Ф. в письме к брату: «Хотя все и жаждут мира, но время еще не настало». Слухи рождались, ползли – иногда в атмосфере шпиономании и мерещившейся повсюду «измены» – совершенно фантастические, вплоть до таинственного посещения Царского принцем Гессенским. (Очевидно, получение письма не

10

Равным образом не делал Царь секрета из «пацифистского» письма, полученного им от кн. Гогенлоэ, бывшего в течение ряда лет военным атташе при австрийском посольстве в России и занимавшего в это время пост посла в Берлине. Гогенлоэ «внушал» Царю мысль послать доверительное лицо в Швейцарию для встречи с эмиссаром имп. Франца-Иосифа, так как легко найти основу для почетного мира… Николай II передал письмо Сазонову, который и ознакомил с его содержащем французского посла Палеолога.

11

Принцесса Маргарита. Шведская королевская семья служила некоторою связью между родственниками по женским линиям, разделенными войной, и по вопросам о раненых и пленных. Вместе с тем король Густав также изыскивал «средства, могущие положить конец этой ужасной бойне». Он писал Николаю II 3 февраля: «Но я не представляю себе, каким путем этого можно достигнуть, и совесть моя побуждает меня сказать тебе, что в любой момент значительно позже, когда ты найдешь это удобным, я готов тебе всемерно служить в этом деле. Если эти строки заставят тебя призадуматься, я буду чрезвычайно счастлив и на всякий случай попрошу тебя написать мне несколько слов о том, как ты смотришь на мое предложение услуг. Я твердо верю, что из уважения к нашей старой дружбе ты не истолкуешь ложно мое настоящее письмо». Судя по второму письму Густава, Царь ограничился лишь «уверением в дружбе» в письме, которое передано было через Неклюдова, приезжавшего в Петербург.

12

Комментатор тотчас же уличает А. Ф. в ипокритстве: Вильгельм, конечно, знал. Возможно, но А. Ф. могла думать по-иному. В ней много было наивности. Она негодовала, например, когда узнавала, что письма жены к мужу подвергаются перлюстрации – интимная родственная переписка в ее представлении могла касаться лишь адресатов.