Легенда о сепаратном мире. Канун революции. Сергей Мельгунов

наших союзников, ибо Босфор в руках Германии – такая же угроза для Англии (Египта, Индии), как и для нас». Конечный вывод Бубнова: надо убедить союзников, особенно англичан, в необходимости «принести в жертву хотя бы пол их эскадры, но прорваться через Дарданеллы».

      «Хотя я всегда отношусь очень осторожно к вспышкам воображения таких талантливых людей, как напр., кап. Бубнов, у которых талант переплетается с подчас неудержимым увлечением, я думаю, – комментирует Кудашев, – что он проводит правильную мысль… Записка Бубнова должна быть сегодня подана на Высочайшее благовоззрение. Не знаю, последует ли затем по ней и исполнение… Лично я думаю, что… появление флота перед Константинополем было бы единственным удобным моментом для заключения мира с турками и какой-нибудь русско-французско-английской опеки, обеспечивающей нам свободное пользование проливами». Очевидно, «ясное мышление» Алексеева одержало верх над неудержимым увлечением»34.

      По намекам Кудашева можно заключить, что Царь не сочувствовал идее заключения мира с Турцией35, но Алексеев продолжал ее отстаивать. 5 февраля 16 г. Кудашев передавал некоторые его соображения по этому поводу: «Продолжая войну с Турцией, мы выгадываем только то, что обманываем себя надеждой на осуществление в близком будущем чарующей нас иллюзии. Прекращая же войну с Турцией, мы осуществление наших иллюзий откладываем на новый срок, зато достигаем победы над Германией, т.е. того, к чему стремимся и мы и все наши союзники, что одно только обеспечивает нам всем прочный мир, а лично нам наше политическое, военное и нравственное положение в Европе»36. Обратим внимание на взгляд Алексеева, он поможет нам более объективно оценить те толкования будто бы существовавшего плана сепаратного мира, которые найдут себе место в конце 1916 г.

      Глава третья. Смена верховного командования

      1. «Второй Император»

      Как будто можно признать без всяких оговорок, что константинопольская проблема в 1915 г., поскольку речь идет о верховной власти, вовсе не создавала той атмосферы сепаратного мира, первым этапом подготовки которого явилась якобы смена верховного командующего. Последнее утверждение – это прежде всего немецкая точка зрения, в литературу занесенная воспоминаниями германского кронпринца. По его мнению, переговорам о сепаратном мире мешало лишь то обстоятельство, что у власти находился вел. кн. Ник. Ник.37. Людендорф более осторожен и, сознательно преувеличивая влияние и стратегические дарования вел. кн. Н. Н., говорит, что устранением его немцы сделали лишь большой шаг вперед «на пути к победе». «Главное затруднение к сепаратному миру и устранила А. Ф. под водительством Распутина» – спешат сделать заключение те, кто легенду стремятся превратить в действительность, в сущности просто солидаризируясь с теми сплетнями, которые в первичной обстановке распространились в обывательских

34

В кратких воспоминаниях, напечатанных в 1942 г. в немецком «Парижском Вестнике», ген. Головин несколько по-иному освещает эпизод. Головин был назначен нач. штаба 7-й отдельной армии, предназначавшейся в октябре «для производства десанта в Черном море» и возглавленной ген. Щербачевым. Алексеев будто бы так изложил Щербачеву и Головину «существо» возложенной на них задачи: высадившись в румынской бухте Балчик, лежащей недалеко от болгарской границы, наступать «в южном направлении для захвата проливов»; на высадку имелось «тайное» согласие Румынии, но «условное» – румынский премьер Братиано соглашался рисковать вынужденным вступлением в войну, если численность десанта будет доведена до 200 тыс. человек. В последний момент Братиано вдвое увеличил размер гарантирующего Румынию десанта. Осуществить это требование с русской стороны представлялось невозможным, но Алексеев предложил все же эту высадку организовать и объявить ее «ошибкой» ген. Щербачева и Головина, за что они и должны были получить официальный выговор. Румыния же при таких условиях могла бы ограничиться формальным протестом и сохранением в отношении России «доброжелательного нейтралитета». Если бы намеченный вариант «не обещал успеха», то нач. верх. штаба предлагал произвести десант где-нибудь на малоазиатском побережье Турции и т.д. На восклицание Головина, что «ведь это чистая авантюра», Алексеев сказал: «Да, авантюра, но это желание Е. И. В., по-видимому, под влиянием морских кругов», и предложил собеседникам разобраться в Одессе, где сосредотачивалась в это время их армия, в вопросе, и в докладе Царю «обрисовать авантюрный характер задуманного десанта»: «Я вас поддержу», – добавил Алексеев. Так Щербачев и Головин и поступили – доклад был составлен Головиным. Прибыв в Одессу, Николай II горячо поблагодарил Щербачева за «гражданское мужество говорить ему правду в глаза» и наградил его званием ген.адъютанта: «Я был введен в заблуждение о пользе и возможности десанта в Черном море», – сказал Царь… «Вы убедили меня. Я отменяю десант…» Контекст, в котором преподнесены «личные воспоминания» ген. Головина, находится в противоречии с тем, что Кудашев сообщал из Ставки Сазонову со слов Алексеева, и что министр, с своей стороны, писал своему представителю в Ставке; противоречат они и всеподданнейшим телеграммам министра по поводу «уклончивого поведения Румынии» в переговорах, которые велись в это время. Эти переговоры о пропуске русских войск – вернее о совместных с Румынией действиях против Болгарии или против Австрии – имели совершенно определенную цель оказать немедленную и непосредственную помощь Cepбии (спасти Сербию и предотвратить торжество германского замысла – как выразился Алексеев Кудашеву). Пассивное, граничащее с каким-то двурушничеством поведение «фактического главнокомандующего» мало соответствовало тем взаимоотношениям, которые установились в Ставке: «До сих пор Государь одобрял все мои распоряжения», – говорил, например, Алексеев Кудашеву 21 октября, и Кудашев замечал в письме к министру, что «никаких неосторожных приключений» не будет допущено. Вопрос о переговорах по поводу пропуска русских войск через Румынию был снят министром ин. дел телеграммой 3 ноября послу в Бухаресте, переговоры признавались преждевременными. (Об условиях выступления Румынии и стратегии ген. Алексеева см. ниже.) Надо добавить, что сам имп. Николай II, уступая настойчивости Алексеева, как мы увидим, не отказывался от мысли о возможности осуществления морской экспедиции для реализации созвучной его настроениям «византийской мечты».

35

Позже (20 августа 1916 г.) на телеграмме русского посланника в Берне он положил резолюцию: «С Турцией надо покончить. Во всяком случае, в Европе ей больше нет места. Поэтому нам входить в сношения с оппозицией не следует». У армянских политиков был план использовать возможное восстание Джемаля-паши.

36

Ген. Поливанов в Петербурге развивал третью позицию: надо обратить главное внимание на Кавказский фронт, продвигаться к Константинополю и взять его с помощью союзников, находящихся в Салониках. Думская общественность критиковала Ставку, считая, что там смотрят по-иному, «руководясь главным образом ревностью к вел. кн. Ник. Ник.» (Родзянко).

37

Немцы пытались даже пускать в русскую армию соответствующие – весьма наивные – прокламации от имени «несчастного» царя, подавленного «интригами» своего «коварного» родственника и «вероломных» генералов, затеявших войну против его воли и готовых его за противодействие устранить от власти.