Казаки. Иван Наживин

да нащокинского стремянного, крещеного татарина Андрейку, невысокого степняка с раскосыми глазами на смуглом лице. Хотя и наряд гостей и убранство их коней были скромны, но Агапыч принял лошадей с низкими поклонами: слух о силе двух друзей этих наверху, у государя, дошел и до старика.

      Князь не торопясь спустился с лестницы навстречу гостям, ласково приветствовал их и рундуком повел прямо в сени горницы, а оттуда в свою комнату, всю застланную пышными коврами. Весь передний угол был уставлен дорогими старинными иконами под расшитыми убрусами и пеленами. Полавочники, прикрывавшие широкие лавки, были шелковые, пышно расшитые золотом, а столешник на дубовом резном столе был тяжелого малинового бархата, тоже по краям весь расшитый. В поставцах вдоль стен было много жалованных кубков и всяких других дорогих любительных подарков, но картин и зеркал по стенам еще не было: церковь все еще косилась на это, а князь супротивничать зря и выставляться не любил. Но вообще хоромный наряд у него был богат, солиден и в глаза не лез – словом, такой, как по его положению на Москве и полагалось.

      Не успели хозяин и гости, помолившись на иконы, еще раз обменяться приветствиями и вежливо, неторопливо, степенно осведомиться друг у друга о здоровье, а потом о здоровье и благополучии семейных, как в сенях послышались бодрые, твердые шаги, и дворецкий с низким поклоном впустил в комнату Ф.М. Ртищева. Широкий старик с упрямым лбом, крепко сжатыми челюстями и угрюмыми бровями истово помолился и отвесил низкий поклон сперва хозяину, а потом и каждому из гостей. Опять начались неторопливые расспросы о здоровье всех чад и домочадцев.

      – Ну вот что, гости дорогие… – проговорил князь радушно. – По погоде надо чествовать вас в саду, в шатре. Там уже приготовлено все. Милости просим, – Федор Михайлович, Афанасий Лаврентьевич, Артамон Сергеевич… Жалуйте… Обида вот только, что князь Никита Иваныч занемог что-то: теперь вы, люди новые, совсем меня, стародума, заклюете…

      Медлительно, спокойно все спустились в цветущий сад, где среди вековых дубов был раскинут большой, белый, красиво расшитый и разубранный зеленью шатер.

      – Милости просим, дорогие гости…

      Слуги, остриженные в кружок, в алых зипунах, перехваченных шитыми поясами, в черных бархатных кафтанах, в сафьянных, тоже расшитых ичетыгах, с низкими поклонами раскинули крылья палатки и пропустили гостей. Посредине палатки стоял небольшой стол, блистающий дорогими ендовами, кувшинами, кубками, чашами и ковшами. Перед княжеским местом стояла золотая жалованная чаша, по ободу которой золотой вязью было выписано: «Чаша добра человеку, пить из нее на здравие, хваля Бога про государево многолетнее здоровье». Были тут и знатные меда русские, которые так хвалили иноземцы, и золотое венгерское, и романея, русскими любимая, и ренское, и мальвазия – охотницкий погреб князя славился на всю Москву. На золотых блюдах и торелах лежали пряники, коврижки всякие, пастила душистая, леденцы, а также фрукты