Русский флаг. Александр Михайлович Борщаговский

монету! – воскликнул высокий худощавый юноша, мичман Михайлов.

      – Нет! Я знаю цену им. Но в Де-Кастри, куда идем мы, известие о войне придет слишком поздно. Россия победит без нас… – Александр наконец решился взглянуть на Изыльметьева. – Может статься, что «Аврора» вернется в Кронштадт, сохранив по пятидесяти картузов пороха на орудие. – Лицо его искривилось привычной иронической улыбкой: – Разве что на учениях израсходуем немного.

      Изыльметьев теперь с любопытством разглядывал лейтенанта.

      Александр Максутов – единственный офицер фрегата, который сторонится капитана, не ищет сближения с ним. «Что за странности? – думал Изыльметьев. – Как могли под одним кровом вырасти и воспитаться такие не похожие друг на друга люди?» А Александр и Дмитрий не только росли вместе, они вместе обучались в Морском корпусе, – честолюбивый Александр отстал от Дмитрия с производством в мичманы всего на несколько месяцев. Но люди совсем разные. Один – живой и общительный, другой – желчный, иронический, порою несносный педант и ментор. Старший – душа нараспашку, гусарская вольница; младший – безупречный офицер, подтянутый, строгий. Дмитрий склонен забывать о дистанции, отделяющей его от матросов; у Александра эта дистанция в холодном взгляде, в резкости тона, в сухости, с которой он разговаривает с нижними чинами. Дмитрий – поэтическая натура, песенник; Александр – искусный, но холодный музыкант.

      Изыльметьев вспомнил, как офицеры приняли известие о разгроме турецкого флота в Синопе, привезенное голландским купцом из Европы, когда «Аврора» стояла в Рио-де-Жанейро. Капитан давно не видел таких сияющих лиц.

      Фрегат салютовал героям Синопа, всполошив многолюдный бразильский порт. Только Александр Максутов стоял бледный, упрямо сжав большие губы. И, может быть, впервые за все месяцы похода он простосердечно сказал Изыльметьеву:

      «Я хотел бы находиться там. Как горько покидать Россию в такой час! Ведь можно и поседеть, не понюхав пороху и не выполнив своего предназначения».

      Тогда Изыльметьев ответил ему просто, с неожиданной для их отношений душевностью:

      «Взгляните на меня: я седой солдат, не нюхавший пороха. Я люблю Россию и готов пролить за нее кровь. Но предназначение солдата – свято исполнять свой долг. Другого пути нет. И не нужно отчаиваться, – может быть, добрая судьба и подарит нас битвой, которой будут завидовать поколения моряков».

      Пока длилось молчание и офицеры ждали, что скажет капитан, Пастухов сочувственно смотрел на Александра:

      «Конечно же, черт возьми, как не понять этого! Поворотить бы “Аврору” и мчаться в Европу, через Атлантику, пройти Гибралтар, грозящий миру английскими батареями, проскользнуть под покровом ночи через Дарданеллы и сказать героям-черноморцам: “Здравствуйте! Мы пришли к вам! Мы с вами наперекор всему!” Эх, стар наш капитан!»

      Случайно взглянув на Пастухова, Изыльметьев понял, что и мичман разделяет настроения Максутова.

      – Спокойной